— Он обладал природным красноречием, присущим всем южанам, — заявил старый гусар.

 — Как г-н Тьер, — мягко сказала г-жа Дон.

 — У него был такой певучий выговор!

 Г-жа Дон улыбнулась:

 — Как у г-на Тьера!

 — Он был человеком, крайне умеренным в пище!

 Г-жа Дон сделала легкий жест рукой:

 — Как г-н Тьер!

 — Он повсюду возил за собой походную кровать!

 Г-жа Дон подмигнула:

 — Как г-н Тьер!

 — Он обожал лошадей!

 Г-жа Дон вдохнула:

 — Как г-н Тьер!

 Несколько раздраженный гость сказал наконец:

 — У него на улице Отвиль была никому не известная любовница!

 И тут г-жа Дон сказала спокойно:

 — А это далеко от улицы Вожирар?

 Г-н Тьер, покрасневший как рак, едва не подавился, и теперь он, еще мгновение назад желавший, чтобы диалог между любовницей и гостем длился вечно, поспешил сменить тему…

 Г-жа Дон не сделала больше ни одного замечания, хорошо зная, что одной удачной фразой сумела усилить свою власть и свой престиж.

 Отныне, подчинив маленького Адольфа, которому за столько проступков требовалось вымолить прощение, Софи окончательно забрала в свои руки все бразды правления в правительстве.

 «Власть этой женщины огромна, — писал тогда Бальзак. — Во множестве случаев именно г-жа Дон вынуждала г-на Тьера принимать решение. Сегодня, когда после обеда он принимает какого-нибудь посла и временами начинает дремать, она постоянно находится поблизости, наблюдает за ним и отвечает вместо него».

 Каждое утро председатель совета являлся в комнату г-жи Дон с набросками своих речей, черновиками докладов, конфиденциальными делами, дипломатическими депешами и давал все на просмотр своей любовнице.

 Теперь дочь торговца сукном высказывала свое мнение, указывала, какое слово вычеркнуть, предлагала подходящий, по ее мнению, ответ послу, вычеркивала чье-нибудь имя из списка новых назначений или изменяла смысл будущей речи.

 Совершенно подчинившись всем требованиям этой женщины, которая вечером заставляла его отказаться от того, что он обещал утром, Тьер очень скоро навлек на себя недовольство огромного числа людей, которые называли его флюгером и грубияном.

 Это легкомысленное поведение в один прекрасный день едва не стоило ему пинка под зад, о чем ему и объявил Арман Каррель.

 Послушаем, что рассказывает шевалье де Кюсси. «Когда король поручил г-ну Тьеру сформировать кабинет министров, этот государственный деятель пришел поговорить об этом с генералом Жакмино и посоветоваться с ним. Генерал, хорошо знавший Тьера и отличавшийся речью грубоватой, но искренней в силу своего энергичного и пылкого характера, отговаривал его от подобного поручения или, по крайней мере, советовал отказаться в новом кабинете министров от таких постов, как председатель совета и министр иностранных дел. Для пояснения такого совета он перечислил три главных аргумента:

 «Разумеется, ошибочно, я в этом уверен и потому остаюсь вашим другом, общественное мнение обвиняет вас в том, что с поста государственного секретаря по финансам в министерстве Лаффита вы ушли не с чистыми руками. Это первый аргумент… Перейдем ко второму.

 Ошибочно или справедливо, я сейчас не стану в это углубляться, общественное мнение обвиняет вас в том, что вы были и сейчас еще являетесь любовником своей тещи. Не находите ли вы, что уже эти два обстоятельства должны повредить вашему достоинству и помешать дипломатическому корпусу видеть в вас человека незапятнанного, как и положено представителю Франции, общающемуся с иностранцами, которым ваши общеизвестные политические взгляды не внушают доверия?

 И, наконец, позвольте вам заметить, среди посланников, представляющих Европу и принадлежащих сплошь к высшей аристократии своих стран, необходимо, по крайней мере, чтобы вы, «демократ», обладали достойным, представительным, строгим внешним видом.