У миссис Ладлоу, которая, как я уже сказал, рьяно приносила жертвы Парижу, были тем не менее сомнения и тревоги, никак с этим алтарем не связанные, и к ним присоединилась еще и досада, когда прибывший из‑за океана мистер Ладлоу не проявил ни малейшей охоты рассуждать с ней на тему, столь ее волновавшую. Темой, разумеется, была Изабелла, и Эдмунд Ладлоу, следуя своему обыкновению, наотрез отказался удивляться, сокрушаться, теряться в догадках или ликовать по поводу того, что могла бы или чего не пожелала сделать его свояченица. Душевные движения миссис Ладлоу были в достаточной мере противоречивы. То ей казалось, что ничего не может быть естественнее для Изабеллы, чем вернуться в Нью‑Йорк и купить там дом, хотя бы дом Рос‑ситеров с великолепным зимним садом, в двух шагах от ее собственного, то она не могла понять, почему Изабелла не выходит замуж за какого‑нибудь отпрыска знатного рода. Одним словом, повторяю, голова у нее шла кругом от всех этих необыкновенных возможностей. Превращение Изабеллы в богатую наследницу было для нее радостью – большей, чем если бы деньги достались ей самой; Лили полагала, что они послужат достойным обрамлением для, быть может, излишне тонкой, но оттого не менее замечательной фигуры ее сестры. Однако Изабелла обманула ее ожидания, она не достигла той полноты расцвета, которая каким‑то непостижимым образом связывалась в представлении Лили с утренними визитами и вечерними приемами. Ум Изабеллы, безусловно, очень развился, но, судя по всему, она не одержала тех светских побед, плодами которых хотелось бы восторгаться миссис Ладлоу. Правда, она не совсем ясно представляла себе, как эти плоды должны выглядеть, но на то и была Изабелла, чтобы придать им форму, облечь их в плоть. Все, чего Изабелла достигла, она могла с равным успехом достичь и в Нью‑Йорке: имелось ли хотя бы одно преимущество, взывала к своему мужу миссис Ладлоу, которым Изабелла располагала бы в Европе и которое не сумело бы предоставить ей общество этого города? Нам с читателем известно, что Изабелла одержала победы; были они по своему достоинству выше или ниже тех, что она могла бы одержать в своей родной стране, я судить не берусь, это вопрос щекотливый, и если снова упоминаю, что она не предала их гласности, то делаю это вовсе не для того, чтобы снискать ей похвалы. Она не рассказала своей сестре о предложении лорда Уорбертона и ни словом не обмолвилась о чувствах мистера Озмонда по одной единственной причине – ей просто не хотелось об этом говорить. Романтичнее было молчать и втайне от всех читать запоем свой любовный роман: Изабелла была не более расположена просить совета у бедняжки Лили, чем захлопнуть драгоценный том и отложить его навсегда. Но Лили, не зная ничего о скрытых пристрастиях своей сестры, могла лишь прийти к выводу, что взлет ее кончился и начался спад, – впечатление это усиливалось еще и оттого, что чем чаще Изабелла вспоминала мистера Озмонда, тем упорнее она молчала. И поскольку вспоминала она его достаточно часто, то миссис Ладлоу иногда казалось, что Изабелла окончательно пала духом. Столь ни с чем несообразный результат такого головокружительного события, как получение наследства, разумеется, ставил в тупик жизнелюбивую Лили и способствовал тому, что она еще больше утверждалась в мнении, будто Изабелла не похожа на всех остальных людей.

Что же до настроения духа моей героини, то оно необычайно поднялось после отъезда домой упомянутых родственников.