– У него просто талант.

– У него дар по части убранства и драпировок.

– Сейчас на этом все помешались. Но у вас ведь и у самой есть вкус.

– Я способна любоваться тем, что сделано, но у меня нет никаких собственных идей. Я ничего не могу предложить.

– Значит, вы принимаете то, что предлагают другие?

– Как правило, с большой охотой.

– Теперь буду знать и непременно вам что‑нибудь предложу.

– С вашей стороны это будет очень любезно. Но должна вас предупредить, что в мелочах я тоже иногда способна проявить волю. Так, например, мне хотелось бы представить вам кое‑кого из гостей.

– Нет, прошу вас, не надо. Я предпочитаю посидеть с вами. Разве что вы представите меня той юной леди в голубом. У нее такое прелестное личико.

– Той, что говорит с румяным молодым человеком? Это дочь моего мужа.

– Он просто счастливец, ваш муж. Какая милая барышня.

– Вы должны с ней познакомиться. – С удовольствием… через несколько минут. Мне приятно смотреть на нее отсюда. – Скоро, однако, он перестал на нее смотреть; его взор снова и снова обращался к миссис Озмонд. – А знаете, я был неправ, Когда сказал, что вы переменились, – продолжал он, несколько секунд Помолчав. – В общем, на мой взгляд, вы все та же.

– И, однако, я убедилась, что замужество все меняет, – подхватила шутливым тоном Изабелла.

– Как правило, это очень сильно сказывается, но на вас нет. А я, как видите, не последовал вашему примеру.

– Меня это удивляет.

– Вам‑то это должно быть понятно, миссис Озмонд. А впрочем, я хотел бы жениться, – добавил он уже с большей непринужденностью.

– Что может быть легче, – сказала, поднимаясь с места Изабелла, и вдруг со жгучим, пожалуй, слишком уж неприкрытым раскаянием подумала, кому‑кому, но не ей бы это говорить. Оттого, быть может, что лорд Уорбертон угадал раскаяние, он великодушно промолчал и не спросил ее, почему же в таком случае она не облегчила ему задачи.

Эдвар Розьер тем временем пристроился на диване возле чайного столика Пэнси. Сначала он заговорил с ней о пустяках, и она поинтересовалась, что за джентльмен беседует с ее мачехой.

– Он английский лорд, – сказал Розьер. – Это все, что мне о нем известно.

– Наверное, ему надо предложить чаю. Англичане ведь любят чай.

– Да не думайте вы об этом. Я должен сказать вам кое‑что очень важное.

– Не говорите так громко, вас могут услышать, – сказала Пэнси.

– Никто ничего не услышит, если вы будете сидеть с таким видом, словно единственная в вашей жизни забота – скоро ли закипит чайник.

– Его только что долили, с прислуги нельзя спускать глаз. – И, чувствуя всю тяжесть ответственности, Пэнси вздохнула.

– Знаете, что заявил мне сейчас ваш отец? Будто вы уже не помните того, что сказали мне неделю назад!

– Конечно, всего, что я говорю, я не помню. Какая же девушка может помнить все? Но то, что я сказала вам, я помню.

– Он говорит, что вы меня забыли.

– Нет, нет, я не забыла вас, – сказала Пэнси, и ее жемчужные зубки блеснули в заученной улыбке.

– Значит, все остается по‑прежнему?

– Нет, не совсем. Папа был страшно строг со мной.

– Что он с вами сделал?

– Он спросил меня, что со мной сделали вы, и я все ему рассказала. И тогда он запретил мне выходить за вас замуж.

– А вы не обращайте внимания.

– Нет, нет, это невозможно. Я не могу ослушаться папу.