Пограничник застыл. Но после нескольких секунд колебаний взял резиновую печать и проштемпелевал ее паспорт.

— Благодарю, мма, — сказал он. — Можете ехать.

Мма Рамотсве не любила врать, но иногда ей приходилось это делать, особенно людям, способности которых не соответствовали их должности. Она не видела большого вреда в том, чтобы приукрасить истину, нередко ради их же собственного блага. Она на самом деле была знакома с министром, хотя и не так близко. Быть может, в следующий раз этот пограничник подумает, прежде чем без всякого повода грубить женщине.

Она села в машину и, получив отмашку, проехала под шлагбаумом. Доктор Комоти исчез, и мма Рамотсве пришлось выжать из своего фургона все, прежде чем она заметила его машину. Он ехал не слишком быстро, и она, немного сбросив скорость, следовала за ним мимо того, что осталось от столицы Лукаса Мангопе и его марионеточной республики Бопутатсвана. Там, на стадионе, президент был взят под стражу собственными взбунтовавшимися войсками, а члены правительства передали это искусственное государство в ведение своих хозяев из Претории. Какая утрата, подумала она, какая непростительная глупость. Со временем вся эта затея провалилась, растаяла, как мираж, которым всегда была. Апартеид разыграл свой фарс, чудовищная мечта Фервурда осуществилась, принеся неисчислимые беды и страдания — история прибавит их ко всем страданиям Африки.

Внезапно доктор Комоти повернул направо. Они достигли предместий Мафекинга с чистыми прямыми улицами, где за высокой оградой на просторных, покрытых зеленью участках стояли дома. Доктор Комоти повернул к одному из таких домов, а мма Рамотсве, чтобы не вызвать подозрений, проследовала дальше. Пересчитав дома, мимо которых она проехала — семь, — она поставила машину под деревом.

Позади домов тянулась так называемая санитарная полоса. Мма Рамотсве вышла из машины и направилась туда. Дом доктора Комоти должен быть восьмым по счету — семь она проехала и еще один обошла вокруг.

Она стояла на санитарной полосе напротив восьмого дома и смотрела в сад. Когда-то он содержался в образцовом порядке, ноте времена давно прошли. Теперь растения буйно разрослись: тутовые деревья, гигантские кусты бугенвиллей, устремившие к небу алые гроздья цветов, асимины с гниющими на ветвях плодами. Здесь, должно быть, рай для змей, подумала она. В некошеной траве, наверное, прячутся мамбы, а на ветвях деревьев притаились гадюки и ждут какую-нибудь глупышку вроде нее.

Мма Рамотсве нерешительно отворила калитку. Похоже, ею давно не пользовались — раздался громкий скрип. Нестрашно, дом стоял в глубине двора, шагах в ста от ограды, и звук затеряется в густых зарослях, полностью скрывавших дом от глаз. Поэтому мма Рамотсве чувствовала себя в безопасности — если не от змей, то от посторонних глаз.

Она медленно двинулась вперед, осторожно ступая по траве и каждую секунду ожидая услышать шипение рассерженной змеи. Но ничего такого не случилось, и вскоре она уже стояла, пригнувшись, под тутовым деревом, не решаясь подойти к дому ближе. Отсюда хорошо просматривались задняя дверь и открытое кухонное окно, но не было видно, что творится внутри. Дом был выстроен в старом колониальном стиле, и широкий скат крыши не позволял палящим солнечным лучам проникать внутрь. Шпионить за людьми, живущими в современных зданиях, гораздо удобнее — архитекторы, напрочь забыв о солнце, поместили людей в прозрачные аквариумы, куда заглядывает каждый, кому не лень.

Что делать? Оставаться на месте в надежде, что кто-то выйдет на крыльцо? Но когда это случится? А если кто-нибудь все же выйдет, что тогда делать?

Внезапно окно распахнулось, и из него выглянул мужчина. Это был доктор Комоти.

— Эй вы! Там под деревом! Да, вы! Что вы делаете под моей шелковицей?

Мма Рамотсве внезапно испытала странное желание оглянуться, словно рядом с ней стоял кто-то еще.