Но вот подошло время раннего ужина; леди Камнор давала его в уединении собственной комнаты, пленницей которой она вынуждена была оставаться. Раз или два во время еды Молли показалось, что отцу неприятна роль немолодого влюбленного, какую его буквально напоказ заставляла играть перед слугами миссис Киркпатрик, прибегая к помощи нежных речей и недомолвок. Он постарался исключить из разговора все намеки на сентиментальность, ограничившись сугубо деловыми вопросами. А когда миссис Киркпатрик попробовала углубиться в тему будущих взаимоотношений всех присутствующих за столом, он настоял на том, чтобы отнестись к этому делу самым обыденным образом. Так продолжалось даже после того, как мужчины покинули комнату. У Молли в голове постоянно вертелась старинная поговорка, которую она слышала от Бетти: «Там, где двое, третий – лишний».

Но куда еще она могла пойти в этом чужом и незнакомом доме? И чем заняться? Из задумчивости ее вывели слова отца:

– Но что вы скажете о плане леди Камнор? Она говорит, что предлагала вам пригласить Молли пожить у себя в Эшкомбе до тех пор, пока мы не поженимся.

У миссис Киркпатрик вытянулось лицо. Ах, если бы Молли вновь высказалась против, как сделала это давеча в присутствии миледи! Но к предложению, высказанному ее отцом, следовало отнестись совсем по-другому, чем к словам незнакомой леди, пусть даже занимающей высокое положение. И потому Молли промолчала, она лишь побледнела, а на лице ее отразились тревога и печаль. И потому миссис Киркпатрик пришлось говорить самой за себя.

– План представляется мне совершенно очаровательным, вот только… Что ж! Мы ведь сами знаем, почему он неосуществим, не правда ли, любовь моя? И не скажем о нем папе, чтобы он не слишком возгордился. Нет! Думаю, что должна оставить ее с вами, дорогой мистер Гибсон, чтобы вы могли сполна насладиться обществом друг друга в эти последние несколько недель. С моей стороны было бы жестоко забирать ее у вас.

– Но, дорогая, я уже называл вам причину, по которой присутствие Молли в данный момент нежелательно! – нетерпеливо вскричал мистер Гибсон.

Чем больше он узнавал свою будущую жену, тем сильнее испытывал необходимость помнить о том, что, несмотря на свои недостатки и причуды, именно она сможет встать между Молли и авантюрами наподобие той, что совсем недавно приключилась с мистером Коксом. Он никогда не забывал, по крайней мере, об одной веской причине, заставившей его предпринять уже известные шаги, пусть даже она испарилась с гладкой поверхности памяти миссис Киркпатрик, не оставив там и намека на след. Но теперь, глядя на встревоженное лицо мистера Гибсона, она вспомнила о ней.

А вот какие чувства последние слова отца вызвали у Молли? Ее отправили подальше из дому по какой-то неведомой причине, о которой ей самой оставалось только гадать, но которая тем не менее стала известна этой совершенно чужой женщине. Неужели теперь между отцом и будущей мачехой будет полное доверие, а она окажется третьей лишней? Неужели теперь она сама и все, что касается ее – хотя каким именно образом, она не понимала, – отныне будет обсуждаться ими двоими, а ей придется пребывать в полном неведении? В сердце ее вонзилась горькая заноза ревности. Теперь она могла с равным успехом отправиться как в Эшкомб, так и куда-либо еще. Думать в первую очередь о счастье других – это, конечно, очень хорошо и мило, но разве это не означает полностью отказаться от собственной индивидуальности и задушить в себе ростки любви и желания, которые только и делают ее той, кем она является на самом деле? Тем не менее, похоже, в полном отказе от собственного «я» отныне и заключалось ее единственное утешение.