|
А именно: у соседа в феврале уперли с веранды сломанную бензопилу, соседка лишилась громоздкого дивана, которым гордилась, и комода, якобы доставшемся от бабушки-якобинки, — этой мебелью, надо думать, в морозы грелись окрестные бомжи, среди которых еще поздним сентябрем было немало интеллектуалов; на соседней улице сожгли дачу, ограбили фанерный ларек, прибрав полиэтиленовую упаковку майонеза с невыясненным сроком годности, увели кастрированного кота, украли два кошелька и портмоне с карточкой клуба „Монолит“ и…», — тут дедушка запнулся и поднял глаза на слушательниц.
— Ты читай, читай, — сказала мама, — мы уже взрослые. — «…и съели пекинеса…». — Людоедская какая статья, — заметила бабушка. — «Но этого мало, — читал дальше дедушка с возрастающим оживлением, — от соседки, неземной красавицы в шубе из беличьих хвостов, жившей за бронзовыми воротами с кружевами и позолоченными блямбами, петушок на башенке отдельно, еще зимой ушел муж на мерседесе, и едва ли вернется. К тому же, скоро пойдут грибы, а в ваш поселковый магазин завезли свежую сметану и плоскогубцы. Можно жить. Впрочем, перемерз, конечно, насос, обвисла электропроводка, капает капель сквозь крышу веранды, но это не должно вас слишком огорчать. Потому что сезон только открылся, и электромонтер придет к вам не позже августа». — Пустая болтовня, — сказала бабушка. — Не морочь голову, мне собираться надо. Собрать всех вас — вот это подвиг. — Подожди, подожди, Таня, самое главное впереди. «Мы подошли к коренному вопросу. А именно: зачем интеллигентному человеку, говорящему с пятого на десятое на нескольких языках»… — Это не про меня, — сказала бабушка. — Я говорю по-английски без акцента. И перевожу на него с русского. — Это обобщенно, Таня, — объяснил дедушка. Так вот: «… зачем интеллигентному человеку, выросшему на урбанистском пленере, — дача? К чему ему с трудом пытаться сохранить достоинство, лежа в гамаке и кутаясь в мещанскую пижаму, делая вид, что он читает Шопенгауэра в подлиннике, и выкапывать на зиму клубни гладиолусов? Отчего его так сладко тянет уже в февральские метели — к заветному камельку, для которого запасены сырые дрова? Зачем он мучается уже в марте, застряв в машине в пробке на Нижней Масловке, заработает ли насос и распустится ли слива? Ответ — потому что он лелеет мечту о побеге»… — Это — критический реализм, — заметила мама. — Я имею ввиду пробки. И мысли о сливе. Здесь дедушка воодушевился так, что поднял вверх палец: «Дача — как замок, как способ спрятаться, как инструмент эскаписта. Как феодальное владение, табуированную границу которого может пересечь только финансовый инспектор. Но это как раз инспектор того рода, с которым легко договориться. Дача повышает вашу самооценку. Вы становитесь на ней истинно частным человеком — вопреки этимологии слова. Язык не обманывает: вы чувствуете себя именно частником, что в обиходе означает владельцем. Не ответственным квартиросъемщиком, не нанимателем, не пайщиком или дольщиком, но — отдельным человеком. Гражданином. С поползновениями на права. Собственности. Можете сажать брюссельскую капусту под пленкой на своей земле. И если кто-то порекомендует на этом месте сажать капусту стручковую, вы спокойно можете послать советчика…»… — А что такое стручковая капуста? — спросила Женя, которой хотелось поскорее собрать Дженни и усесться в автомобиль. — Наверное, это тоже шутка, — неуверенно ответил дедушка, потому что был доктором технических наук и в ботанике понимал мало. |
