Все быстро встало на свои места – сценарий, съемки, которые продолжались менее четырех месяцев – у нас было ощущение того, что надо торопиться. Мне было хорошо сниматься с Миу-Миу, радоваться маленьким достижениям в работе над ролью, столь ценным в нашем возрасте, когда ты находишься между молодостью и зрелостью. Бернар Жиродо трусливо отказался играть роль, а Мишель Блан согласился, и он был гениален. Как же мне этому не радоваться?
Раздражали ли меня критики, которые меня прежде не приняли в «Жан де Флоретт»? Меньше, чем Клода Берри, который переживал за меня. Но я лучше других знаю, чего не хватает семье Флоретт: какой-то тайны. Впрочем, решать это вам. Главное, что фильм имел успех, доказав, что люди снова стали испытывать тягу к великим чувствам. Я тоже… Я мечтаю сыграть трагедию Расина в «Берси»* с Франсисом Юстером в роли Ореста, Барбара – Федрой и мной в роли Ипполита.
Таким образом мой 1986 год не вызвал у меня чувства неудовлетворенности. Такое неудовлетворение я испытал лишь в «Тартюфе», фильм, который я сделал по спектаклю и в котором мне не удалось пойти до конца в своем замысле. Коли мне удастся снова когда-нибудь поставить фильм, его темой будут актеры. Актеры интересны, когда не играют. Когда они лишь находятся в предвкушении удовольствия. Как говорит Трюффо в «Последнем метро», это называется радостью и страданием.
Чувство благодати я испытал на картине Пиала «Полиция» и «Под солнцем сатаны». Я не читал Бернаноса, но Дониссан стал мне близок, ибо он еще ребенок. Он погружен в непознаваемое детство, которое влечет его неизвестно куда. Малышом я чувствовал себя мусульманином, ибо, как мне казалось, мусульманская религия больше думает о бедных. Тогда как христианское милосердие казалось мне чем-то неискренним. Ведь я был беден, но горд и не хотел, чтобы мне подавали милостыню. У мусульман, кажется, иное понятие о чести, более строгое, более благородное.
А уж потом пришла мысль о Боге, о святом духе, о благе и зле. Морис Пиала – атеист. Атеист и агностик в отношении к Бернаносу, и это действует. Сила Пиала в том, что он не верит, а моя профессия как раз заключается в том, чтобы верить в Бога.
Сейчас я испытываю чувство усталости. В 1986 году все происходило слишком быстро. Снимаясь, я словно писал завещание. Эту усталость можно сравнить с усталостью гонщика, который мчится со скоростью 300 километров в час и ничего не боится.
Так вот, я решил остановиться. Не играть. Я отказываюсь от предлагаемых мне сценариев – Коменчини, Моничелли, Вайды. Попробую заняться другим делом. Например, телевидением. Оно позволяет лучше выразить окружающее нас безумие. Почему бы не заняться им? Может, следует поискать в этом направлении?
Мне хочется организовать встречи, добиваться диалога, оказаться на перекрестке энергий. Я не желаю казаться человеком-факелом, те, кто ко мне притрагиваются, не должны обжигаться…
Интервью журналу «Стюдио»(№ 18, X, 1988)
Журнал «Стюдио» опубликовал беседу своих корреспондентов с Катрин Денев и Жераром Депардье в связи с выпуском картины «Странное место для встречи». (Публикуем его полностью)
«Стюдио». «Странное место для встречи» – ваш пятый совместный фильм. Вы ведь давно знакомы.
Катрин Денев. На самом деле у меня нет ощущения, что я знала Жерара до съемок этого фильма. Мне казалось, что я его знаю, но теперь отдаю себе отчет в том, что знала недостаточно… Мы впервые снимались на натуре.
«Стюдио». А ведь вы снимали сцены «Я вас люблю» Клода Берри на Антильских островах.
Катрин Денев. Тут нет ничего общего… Во-первых, в «Странном месте» мы много снимали ночью. Ничто не может сравниться с ночью для того, чтобы людям сблизиться. |