Мы встретились в «Довиле» на Елисейских Полях. Ты ранее тайно приходил посмотреть мою игру в театре. Ты хотел мне предложить роль. Твоя проклятая репутация уже была мне известна. Ты вспыльчив, невозможен в общении, иные даже говорили, что ты просто псих. Как на духу, сообщаю тебе об этом. Я уже имел представление о том, что такое репутация. Я ее заработал на улицах Шатору. Люди редко похожи на свою репутацию. Я всегда не мог понять, что за ерунду мне приписывали.

Мы сразу понравились друг другу. Мы разговаривали так, словно давно были знакомы. Мне не надо было выпендриваться перед тобой, разыгрывая парня, который все знает: «Ладно, так что надо делать? Это? О’кэй! Могу сыграть, нет проблем. Когда начнем? Сколько будет съемок на натуре?»…Со своей стороны, ты не хотел меня потрясти словами, что намерен снять фильм века, что мне предстоит сыграть главную роль в жизни. Ты уже тогда любил преуменьшать свое значение. Мне казалось, что чем больше ты говорил, тем меньше понимал, каким будет твой фильм. Он совершенно ускользал от тебя. Ты говорил: «Нет, это не то, это не хорошо, это не то, о чем я думал…» Речь шла о фильме «Раскрытая пасть». Кстати, хочу сказать, что это твой шедевр. А потом возник вопрос о дате начала съемок… Бертран Блие уже пригласил меня на «Вальсирующих». Это случилось незадолго до встречи с тобой. И мы не смогли договориться. В итоге ты позвал вместо меня Филиппа Леотара. Так что съемки «Лулу» начались задолго до того, как ты задумал этот фильм.

Ты заставил меня дорого заплатить за мое предательство. Я получил от тебя сполна! Ты обладаешь искусством дотрагиваться до самого больного места, резать по живому, освещать ярким светом самые скрытые человеческие слабости. Снимаю шляпу! Тогда я постарался защититься, как мог. Я выплюнул на страницы газет всю свою боль, свой бунт. Но я ни о чем не жалею. Это была хорошая драка. Я просто должен был двинуть тебе. А ты обязан был отбросить меня на канат… Я жил тогда успехом «Вальсирующих» и не считал себя дерьмом. Вот почему я пошел смотреть «Лулу» лишь спустя два года. И тогда я все понял. Вероятно, ты тоже. Нам стало невмоготу друг от друга.

«Фильм „Полиция“ стал для нас не просто банальным примирением. Нас ждала настоящая благодать, брачные ночи. Вот когда я постиг, что такое ревность. Она наплывала волнами, порывами. Я думал: „Что за черт! Что со мной происходит?“ Я вел себя в точности, как молодая женщина. Я никогда так не ощущал свою женственность, как с тобой. Я ревновал ко всему, к Сандрине Боннер, к твоей свободе в павильоне, к тому, как ты обращаешься с камерой, к срывам графика съемок. Я страдал от невозможности разделить с тобой творческие муки. Ты рожал без меня. Я же чувствовал себя исключенным, изгнанным. Мне так хотелось в эти мгновения разделить с тобой твою тайну, твою скрытую от всех драму. Я бы так хотел быть актером за двоих. Когда я снимаюсь у другого режиссера, когда мы далеки друг от друга, я всегда в перерыве напрягаю слух и могу услышать твою боль. Мы никогда не клялись друг другу в дружбе, не обменивались комплиментами.