Мария Воронова. Жертва первой ошибкиСудья Ирина Полякова – 6
⁂⁂ – С книгами надо обращаться аккуратно, – сказала Егору Гортензия Андреевна. Сын застыл на пороге, прижимая к груди пухлый потрепанный том. – Читай, но помни, что книги мы берем только чистыми руками, а если хотим отметить, где остановились, то пользуемся для этого специальной закладочкой. Страницы загибать нельзя. – Береги книгу, источник знаний, – пробормотал Виктор, не открывая глаз. Ирина улыбнулась: – Иди читай, сынок. Егор побежал к краю участка, где Кирилл, муж Ирины, повесил гамак между удачно растущими рядом старыми соснами, дававшими широкую, но не густую тень. Ирина и сама собиралась в редкие часы досуга полеживать в этом гамаке с книжечкой, однако толстые белые веревки впивались в тело даже сквозь несколько слоев байкового одеяла, а потому пришлось отказаться от этой идеи. А вот сыну эти мелочи были нипочем. Во-первых, он в три раза меньше весил, а во‐вторых, погружаясь в текст, совершенно выпадал из реальности. Наступило сонное послеполуденное время, когда жара приятна, только если ничего не делать, и все расположились на лужайке под сенью старого клена. Гортензия Андреевна вязала в шезлонге, Ирина с маленьким Володей сидели на старом ватном одеяле, гость Виктор лежал на раскладушке, угрожающе просевшей под его мощной фигурой. Ирина улыбнулась. Раскладушка была ржавая, брезент ее побелел и истрепался, как старый парус, если сейчас прорвется, то появится хоть законный повод выкинуть этот хлам. Гортензия Андреевна вдруг энергично тряхнула головой: – Господи, что ж я… Егор, деточка, читай спокойно, не обращай на меня внимания. – Спасибо, Гортензия Андреевна, – донеслось с гамака. – Вы уж меня останавливайте, Ирочка… – явно смущаясь, проговорила старая учительница, – ведь это не я придираюсь к вашему сыну, а мой профессиональный условный рефлекс. Виктор фыркнул и уронил монографию, которую пытался читать, себе на лицо, да так и оставил. Получилось что-то вроде домика. – Видишь ребенка – сделай замечание, – продолжала Гортензия Андреевна, – не знаю, как долго бедный мальчик выдержит мой напор. – Все в порядке, Гортензия Андреевна, – снова попыталась успокоить ее Ирина. Гортензия Андреевна вздохнула: – Ох, не знаю, насколько приятной гостьей я окажусь в вашей семье, ведь, кажется, у педагогов профессиональная деформация еще хуже, чем у работников правоохранительных органов. Ирина пожала плечами: – Трудно сказать. У всех, наверное, так, кто вкладывает в свой труд душу. Взять хоть врачей… А, Виктор? – Аюшки? – из-под домика книжного переплета показался круглый глаз цвета весеннего льда. – Как у вас с профессиональной деформацией? – У нас нет. – Вообще? – Ни крошечки. – Правда? – Чесслово… – Виктор широко улыбнулся и сел, а Ирина замерла, ожидая треска рвущегося брезента, но в этот раз обошлось. – Невозможно поверить… – Ни малейшей деформации, – повторил Виктор, – просто через десять лет работы человек превращается в животное, умеющее лечить людей, и все. И нема проблем. Гортензия Андреевна и Ирина с удивлением закивали. В знойной тишине послышался шелест велосипедных колес по гравию. |
