–… ты уже знаешь, что большинство Детей Богини, покинувших город, мертво, – продолжал чернокожий. – С прискорбием сообщаю тебе, что

та же участь постигла и твоего брата Хива, и мать Лию…

Посланец продолжал говорить, однако Эрритен больше ничего не слышал. В ушах у него зазвенело, перед глазами все поплыло.

Хив мертв. Хив мертв. Хив мертв.

Эрритен покачнулся и, наверно, рухнул бы, если бы его рука не задела спинку стула, который наклонился и с грохотом упал. Это привело Эрритена в чувство. Он знал, что его дорогой Брат Хив действительно мертв; Королева Моок не сообщала бы об этом столь определенно, если бы не имела на то оснований. Он поднял стул и сел, чувствуя противную дрожь в ногах. Посланец молчал, видимо, испуганный его реакцией.

– Повтори, – прохрипел Эрритен.

Тот блеснул глазами, снова слегка откинул назад голову и начал все с самого начала. Сообщение было не очень длинное, но содержательное. Эрритена необычайно тронуло, что даже в такой тяжелый момент Королева Моок не забыла сообщить о том, что с точки зрения дела не имело ровным счетом никакого значения, но, как ей было известно, очень волновало лично его.

Так случилось, что мать родила его за несколько месяцев до того, как Королева Лия, в чьем гнезде они жили, произвела на свет двенадцать Паучат. Однажды, когда Эрритену было всего несколько

месяцев, Королеве вздумалось позабавить своих детенышей; она приказала матери Эрритена принести младенца наверх и пустила его ползать среди Паучат. Им понравился новый, необычный «братец», и малыш так и остался наверху. С тех пор мать допускали к нему, только чтобы покормить, помыть и переодеть, но он очень быстро стал воспринимать ее как служанку, а матерью считал Королеву Лию.

Для Паучат он тоже стал своим, и даже Королева бесспорно начала испытывать к нему самые теплые чувства, что немало удивляло не только других Пауков, но и ее саму.

Эрритену нравилось в его Братьях и Сестрах все: то, как они выглядели; исходящий от них чуть едкий, смолистый запах; их понимание жизни, привычки и взаимоотношения; их мрачноватый юмор и могучая воля, любовь к жизни и прямой, честный, непреклонный нрав. Пауки казались ему самыми прекрасными существами на свете, и если Эрритен о чем и жалел, то лишь о том, что так отличался от них внешне. Он ненавидел свою голую кожу, два жалкие, полуслепые глаза, четыре неуклюжие конечности; ненавидел и презирал в себе все человеческое, утешаясь лишь тем, что это не мешает ему внутри быть точно таким же Пауком, как и остальные Дети Богини.

Удивительно, но, по-видимому, со временем и они стали придерживаться на этот счет точно такого же мнения. Со всеми Братьями и Сестрами у Эрритена сложились очень теплые отношения, но больше всего он дорожил самой тесной дружбой,

которая связывала его с Братом Хивом и во многом предопределила всю дальнейшую жизнь обоих.

Что касается людей, живших в одном гнезде с Эрритеном – а именно так он воспринимал мать, отца и младшую сестру Рангу – то они для него не значили ничего. Неопрятные, зловонные и тупые существа, чье существование оправдывало лишь то, что они обслуживали Детей Богини – вот кем были для него все люди вообще и так называемая «родня» в частности. Живя по-прежнему наверху, он почти не разговаривал с ними, разве что иногда отдавал необходимые распоряжения. В школу, церковь и на дурацкие сборища под названием «встречи у якоря» не ходил, со сверстниками не общался.

Эта отчужденность от человеческого сообщества не могла не сказаться на его речи, которая так навсегда и осталась скованной и бедной. Более того, многие посторонние люди вообще думали, что Эрритен немой, и именно этим объясняли себе его замкнутость и прочие странности.