– Около четырнадцати часов, то есть когда магазин открывается после обеда, – продолжает Луи, – происходит третий налет, уже у «Антикваров Лувра». Работают по накатанной схеме. Минут через десять они покидают магазин, а на тротуаре остается тело одного из покупателей, который, пожалуй, слишком высоко поднял руки… Состояние не такое тяжелое, как у продавца первого магазина, но тем не менее травма признана серьезной.

– Идет по нарастающей, – кивает Камиль, которому не дают покоя собственные мысли.

– И да и нет, – отвечает Луи. – Эти ребята держатся в рамках, они просто делают свое дело так, как считают правильным.

– Денек, однако, удался…

– Вне всякого сомнения.

Даже для хорошо подготовленной, мотивированной и притертой друг к другу команды четыре разбойных ограбления за шесть часов – куш очень серьезный. Но усталость неминуемо начинает сказываться. Вооруженное ограбление – это как скоростной слалом. Неприятности заявляют о себе в конце дня, последнее усилие оказывается наиболее разрушительным.

– На улице Севр директор магазина, – продолжает Луи, – решил поиграть в сопротивление. В тот момент, когда налетчики уже готовы были смыться, он вообразил, что может их задержать, схватил за рукав того, кто нес награбленное, и попробовал повалить его на пол. Пока тот, кто был на шухере, наводил на храбреца «Mossberg», его подельник уже успел всадить ему в грудь две девятимиллиметровые пули.

Нам, естественно, так и не удалось выяснить, хотели ли налетчики закончить на этом, или у них были дальнейшие планы, которым помешала гибель ювелира, но они вынуждены были ретироваться.

Если забыть о количестве магазинов, то в ограблениях нет ничего экстраординарного. Новички, молодняк, они начинают орать, размахивать руками, стрелять в воздух, прыгать на прилавки, оружие выбирают как в ролевых играх, чудовищного размера, и сразу становится ясно, что они уже в штаны наложили от страха. Наши же ребята действовали очень решительно, зря не суетились. И не встань у них на пути этот любитель поиграть в героизм, они бы благополучно отбыли, оставив после себя неизбежные разрушения, ну и все.

– Сколько они в январе взяли?

– Шестьсот восемьдесят тысяч евро, – произносит Луи. – Запротоколировано.

Камиль приподнимает бровь. Не то чтобы он был удивлен: ювелиры никогда не объявляют размеры истинных убытков, у них всегда есть что скрывать, нет, не в этом дело. Камилю просто нужна правда.

– Чистыми около миллиона евро. При продаже – тысяч шестьсот, может быть, шестьсот пятьдесят. Отличный результат.

– Известно, через кого сбывали?

При таком улове, который тянет на большие деньги и вместе с тем очень неоднороден, при перепродаже происходят большие потери, да и компетентных скупщиков в Париже не так-то много.

– Предположительно, товар прошел через Нейи, однако…

Естественно. Это был бы лучший выбор. Ходили слухи, что скупщик – некий расстрига. Камиль никогда не проверял, но не находил в этом ничего удивительного – и та и другая профессиональная деятельность прекрасно уживаются друг с другом.

– Стоило бы проверить и сейчас.

Луи записывает распоряжение. В большинстве дел Камиля задачи перед сотрудниками ставит он.

А вот и судебный следователь Перейра. Голубые глаза, слишком длинный нос и уши, напоминающие собачьи. Он человек занятой и озабоченный: руку Камилю пожимает на ходу, «здравствуйте, майор»… А за ним – его дамочка: этакая тридцатилетняя бомбочка с грудями, торчащими во все стороны, высоченные каблуки постукивают по цементным плитам, хорошо бы кто-нибудь ей сказал, что она перебарщивает.