Федор Сергеевич поэтапно описывал, как он организовал деструктивные мероприятия против учителя, как использовал галоперидоловую психоделию, как применял наркогипноз, чтобы создать серийного маньяка из психически здорового человека…
…Марина сорвала с себя наушники и выскочила на улицу — подышать воздухом (хотя, какой там воздух на бензоколонке?!). Ее почему-то мутило. Может, пирожное в кафе было несвежим. А может, истощенный до опасного края организм, за неимением внешних источников энергии, начал пожирать сам себя… Взгляд ее волей-неволей уткнулся в рекламный щит. Конструкция щита была трехгранной: не хочешь, а посмотришь. С гигантского плаката ослепительно улыбался импозантный мужчина, приветственно вскинувший руку. Реющий на ветру российский флаг был ему фоном.
И слоган:
Мужчина с плаката сально подмигнул Марине — и вдруг… изобразил пальцами хорошо известный жест!
Это было уже слишком.
— Я тебя урою, тварь!!! — крикнула ему Марина.
Она вернулась в кафе, ожесточенно повторяя «Я тебя урою… тварь… урою… тварь…», — достала мобильник и, не присаживаясь, стоя, набрала семь семерок. Отозвался энергичный баритон.
— Евгений Петрович? Это некая Марина из «Комсомолки». Вероятно, вы меня не знаете…
— Ну как же! — обрадовался голос. — Рассказами о ваших похождениях у меня все уши обвешаны. Если хоть десять процентов из этого — не лапша, то я у ваших ног.
— Король не преклоняет колени перед пешками.
— Это вы-то пешка? Офицер! Боевой офицер!.. Я вас внимательно слушаю, Марина.
— Мне поступило предложение от шеф-редактора филиала «Комсомолки» провести журналистское расследование в отношении известного вам лица. Я ничего ему не ответила, потому что ваш материал мне не нужен. Вялый у вас материал, откровенно говоря. Прямой путь надо не скривлять, а взрывать. Вы понимаете, что я хочу сказать?
— Я понимаю, что разговор не телефонный. И что у вас есть, по-видимому, интересные наработки, а также свои… э-э… пожелания.
— Во-первых, если я соглашусь стать подрывником, то хотела бы иметь дело лично с вами, а не с вашими секретарями.
— Законно.
— И вопрос гонорара…
— Своя газета? — предложил голос. — Или, может, своя программа на телевидении?
— Лучше, конечно, целиком телеканал.
В трубке заразительно засмеялись.
— Нет ничего невозможного! Встретимся в «Друкаре», на последнем этаже. Вас найдут и пригласят…
Разговор закончился. Марина села на стул… и промахнулась. Она попыталась подняться — и не смогла. Нащупала бумажку с телефоном в кармане брюк, поднесла мобильник к лицу, трясущимся пальцем набрала номер.
— Это знакомая Терминатора… Да, это Марина… Передайте, пожалуйста, Тёме, что мне… плохо… мне очень плохо… на какой-то бензоколонке, в кафе…
Она упала на пол, безразлично разглядывая потолок. К ней бежала напуганная барменша, но Марина этого уже не видела…
ЖИЗНЬ СНАЧАЛА
Омоновский автобус догнал «Скорую», едва та отъехала от бензоколонки. Поравнялся и прижал к обочине, вынуждая медтранспорт остановиться. Из автобуса выскочил взвинченный мужчина в форме десантника и в жутковатой маске — дернул дверь автофургона со стороны водителя и кратко сформулировал:
— Открывай зад.
Сиденье пассажира пустовало: врач находился внутри. Он высунулся в окошко и недовольно спросил:
— Чего там?
Водитель, не издав ни единого звука, вышел и распахнул задние дверцы. Жуткий гость запрыгнул в кузов, закрыл за собой дверцы и сказал:
— Поехали. |