Я вспомнил, как Рекруты, коллеги объекта, проверяли-перепроверяли текст той книжонки с его беллетристикой и его портретом. Проверяли до отправки в печать, разумеется. Мы боялись, что наш пострел в порыве творческого экстаза выплеснул на бумагу чего не надо. И, кстати, не зря боялись – в одном из рассказиков говорилось о событиях, которые произойдут в Нью-Йорке в первую осень третьего тысячелетия, то есть имел место прецедент пусть неосознанной, но психографии. Рассказик из сборника выкинули, а Рекрута пожурили. Он тогда, между прочим, и сам испугался стихийной потери контроля над собственным основным «рабочим талантом»...

Получив ожидаемые инструкции, я вернулся в машину. Олеся покосилась на меня с опаской, бледная, аки покойная панночка из повести Гоголя... Или «Вий» вовсе не повесть, а рассказ? Или роман? Роман с покойницей, ха! Любовный, блин, роман...

Я успокоил Олесю, сказал, что про ее оплошность посчитал возможным пока не докладывать. Мое «пока» – одновременно и протянутый пряник, и замахнувшийся кнут. Я лидер, я бы на месте гоголевского семинариста сумел подчинить себе труп ведьмы. Причем без особых напрягов, шутя, играючи. Я многому научился, прежде чем стал лидером.

Майору без отчества я позвонил из машины. Рабочий телефон не ответил, мент отыскался по домашнему номеру. Он заболел. Вчера, поздно вечером, у Коли подпрыгнула температура. ОРЗ. Докторша из районной поликлиники обещала прибыть на дом к майору в два часа дня, а полчаса назад Николаю отзвонилась Муза Михайловна, побеспокоила больного, растормошила сонного старческим кудахтаньем. Обидеть старушенцию Коле «в падлу» (цитата), посему майор готов меня принять «на хате» (опять цитата) и уделить приезжему летчику минутку-другую.

Все правильно – я попросил бабушку Музу связаться с бывшим хорошистом после моего ухода. Она порывалась сразу же при мне телефонировать мусору, но я соврал – спешу, мол, отметиться в штабе округа, у нас, военных, так принято. Штаб, мол, открывается в восемь, отмечусь и на всех парах в милицию, помогать следствию, справляться о наработанных органами результатах. Возбужденная беседой бабушка осталась одна в океане эмоций и с радостью выплеснула недосказанное в телефонную трубку, оправдала мой примитивный психологический расчет, достала Колю и вынудила милиционера дать согласие на немедленное рандеву с летчиком.

Бабуся не подвела, подкачал Коля. Занемог, скотина. А рукопись, поди ж ты, у него на службе, надеюсь, что в сейфе. Или ее растащили по листочку Колины коллеги в сером? На подтирку? Фигово, блин...

Николай продиктовал домашний адрес, озвучивать который я счел излишним, ограничился короткой фразой: «Жми домой к любовнику, Леся». Успею выкурить сигарету? Успею.

Майор обитал на Большом. Фасад первого этажа его солидного дома занимали магазины, в том числе и «Молочный». Отрадно – Фенечку надо бы покормить. Окна двухкомнатной «хаты» мусора выходят во двор, тоже нормально, меня подкатили прямо к арке, и это хорошо – меньше идти, изображая хромого с «дипломатом»...

Ворчливый лифт в проволочной клетке доставил мое стареющее тело на площадку последнего этажа. Дверь в хоромы милиционера знатная, обита натуральной кожей и с дюжиной (честное слово!) замочных скважин. Остро хочется запихнуть спичку в самую узкую скважинку, однако приходится себя сдерживать и вежливо давить на кокетливую пумпочку электрического звонка.

Динь-дили-дон – поет звонок. Жду. Подмигнул дверной «глазок». Сим-сим открылся.

Забавно выглядит майор в махровом халате с потной лысиной и в тапочках на босу ногу. Чихает. Жестом предлагает заходить, жестом разрешает оставаться в обуви, сдерживая чих, бормочет: «Пшли, пшли на кухню, курить есть?»

Кухня дразнится аппетитными запахами и новизной обстановки.