— Толкаете меня на подхалимство? — улыбнулся Гамаш. — Именно так я и стал инспектором.

— Вы настоящий человек эпохи Просвещения.

— Я смотрю, у вас это тоже неплохо получается.

— Merci. Кстати, о вашей работе: вы так и не знаете, кто этот убитый? — Она понизила голос: — Вы сказали Рут, что не знаете. Но так ли это на самом деле?

— Думаете, я стал бы ей лгать? — спросил Гамаш. Впрочем, почему бы и нет, ведь все остальные лгут. — Вы хотите узнать, насколько близко мы подошли к раскрытию преступления?

Клара кивнула.

— Трудно сказать. У нас есть некоторые наводки, некоторые идеи. Наша задача осложняется тем, что мы не знаем, кем был убитый.

— А что, если так и не узнаете?

Гамаш посмотрел на Клару. Послышалось ли ему, или в ее голосе действительно прозвучала какая-то нотка? Недостаточно хорошо скрытое желание, чтобы они никогда не выяснили, кем был убитый?

— Это затрудняет нашу работу, — согласился он, — однако не делает ее невыполнимой.

В его голосе, звучавшем до этого расслабленно, появилась жесткость. Он хотел, чтобы Клара знала: так или иначе, но они раскроют это преступление.

— Вы были вчера в бистро?

— Нет, мы ездили с Мирной на ярмарку. Обед там был ужасный — картошка фри, бургеры, сахарная вата. Покатались немного на лошадях, посмотрели выступление местных талантов и вернулись сюда. Мирна, наверное, потом пошла в бистро, но мы устали.

— Мы знаем, что убитый не из местных. Он чужак. Вы не видели в деревне посторонних?

— Появляются тут туристы с рюкзаками, велосипедисты, — задумчиво сказала Клара, прихлебывая красное вино. — Но большинство из них моложе. Насколько я понимаю, убитый был довольно пожилым человеком.

Гамаш не сказал ей о том, что сообщила ему сегодня утром коронер.

— Рор Парра поведал агенту Лакост, что видел кого-то этим летом — человек скрывался в лесу. Вы что-нибудь об этом знаете? — Он внимательно посмотрел на нее.

— Скрывался? Это звучит как-то мелодраматично, верно? Нет, ни я, ни Питер никого не видели. Он бы мне сказал, случись что-то такое. Мы проводим много времени в своем саду. Если бы кто-то появился, мы бы увидели.

Она махнула в сторону заднего двора, сейчас погруженного в темноту, но Гамаш знал, что он большой и уходит слегка под уклон к реке Белла-Белле.

— Мистер Парра видел его не там, — возразил Гамаш. — Он видел его там. — Он показал в сторону старого дома Хадли на холме.

Они взяли свои стаканы и вышли на веранду. На Гамаше были брюки из шерстяной ткани, рубашка, пиджак, галстук. На Кларе — свитер, очень кстати. В начале сентября ночи становились длиннее и холоднее. Во всех домах деревни горел свет. Даже в доме на холме.

Несколько секунд они молча смотрели на дом.

— Говорят, его продали, — сказал наконец Гамаш.

Клара кивнула. До них доносился гул разговора из гостиной. В свете из окна Гамаш видел профиль Клары.

— Несколько месяцев назад, — сказала она. — Что у нас сегодня? День труда? Кажется, они купили дом в июле, и с тех пор там ведутся работы. Молодая пара. По крайней мере, моих лет. А мне это кажется молодостью.

Она рассмеялась.

Гамашу трудно было представить, что старый дом Хадли в Трех Соснах обретет хозяев. Прежде всего, этот дом вроде никогда и не был частью деревни. Он казался обвинителем, наблюдателем, расположившимся на холме и смотревшим оттуда на них.