– Тогда сделай кое-что еще, – не унимается Тарин. – Найди какой-то выход. Уладь все, пока есть время.
О чем она умалчивает? Чего недоговаривает? Хотела бы я знать. Но, поскольку сестричка желает, чтобы я притворилась, будто все замечательно, мне не остается ничего, как только проглотить все свои вопросы и оставить ее наедине с камином.
Надеть сегодня эту тунику и проиграть – невозможно, не опозорившись. Да, мое поражение будет неприятно Мадоку и, наоборот, доставит некоторое удовольствие мне, послужит мелкой местью за его отказ разрешить поступить в рыцари, но чем потом смогу гордиться я?
Что мне должно сделать, так это снова опустить голову. Вести себя прилично и не мозолить глаза. Оставаться незамеченной. Позволить Кардану и его дружкам и дальше хвастать и выставляться. Держать свои умения при себе, чтобы удивить ими Двор, когда Мадок даст наконец свое согласие. Если, конечно, это когда-нибудь случится.
Вот так мне должно поступить.
Я сбрасываю тунику на пол, залезаю под одеяло, натягиваю его на голову и дышу своим собственным теплым дыханием. И так вот засыпаю.
Проснувшись после полудня, вижу, одежда помялась, и винить в этом некого, кроме себя самой.
– Глупое дитя, – выговаривает Таттерфелл, заплетая мои волосы в тугие боевые косички. – И память, как у воробья.
Направляясь в кухню, прохожу мимо Мадока в холле. Он во всем зеленом, губы сжаты, рот – твердая линия.
– Подожди-ка.
Я послушно останавливаюсь.
Мадок хмурится.
– Я знаю, каково оно, быть молодым и жаждать славы.
Прикусываю губу и молчу. В конце концов он ведь ни о чем и не спрашивал. Стоим, смотрим друг на друга. Узкие, кошачьи глаза щурятся. Между нами столько несказанного, столько причин, почему мы можем быть только чем-то вроде отца и дочери, но никогда не войдем полностью в эти роли.
– Когда-нибудь ты поймешь, что так для тебя лучше всего, – говорит он наконец. – Иди, удачи тебе в битве.
Отвешиваю низкий поклон и поворачиваю к двери. Тут уж не до кухни. Хочу только одного: убраться из этого дома с его напоминаниями о том, что мне нет места ни при Дворе, ни в Фейриленде вообще.
«То, чего тебе недостает, не зависит от тренировок».
Распутный старший сын, принц Балекин, развалился в резном кресле, возле которого суетятся трое слуг. Рядом с ним принцесса Прия, охотница. Она не сводит глаз с готовящихся на площадке потенциальных бойцов.
При виде принцессы меня накрывает волна панического разочарования. Я так хотела попасть в число выбранных ею в рыцари. И хотя сделать это сейчас она уже не может, мною овладевает внезапный страх. А что, если я не сумею произвести на нее нужное впечатление? Может быть, Мадок был прав. Может быть, во мне и впрямь нет инстинкта убийцы.
Если не выложиться сегодня как следует, я и не узнаю, достаточно ли я была хороша.
Моя группа идет первой, потому что мы самые младшие. А поскольку мы еще только учимся, то и сражаемся деревянными мечами в отличие от тех, кто следует за нами. Боевые схватки продлятся весь день, чередуясь с выступлениями бардов, демонстрацией магии, состязаниями лучников и других умельцев. В воздухе чувствуется аромат пряного вина, но, пока еще, нет другого, сопутствующего любому такого рода турниру запаха – свежей крови.
Фанд выстраивает нас в две шеренги и раздает нарукавные повязки – серебряные и золотые. Ее синяя кожа сверкает лазурью под ярким небом. Доспехи тоже отливают разными оттенками синего, от океанского до ягодного, нагрудник рассекает зеленый пояс. Она выделяется везде, где бы ни появилась, и это осознанный риск. Если Фанд делает свое дело хорошо, зрители обязательно ее заметят. Не могут не заметить. Если же нет…
Подходя к другой группе с деревянными мечами, слышу, как кто-то шепотом произносит мое имя. |