|
– Вы приобрели банковский чек, выписанный на имя некоего Чарлза Хейла. Не являлось ли это одной из ваших изобретательных выдумок, направленных на то, чтобы скрыть выплачиваемые вами деньги лаборантке морга и, возможно, кому-то еще? Не обменивал ли человек по имени Чарлз Хейл фунты стерлингов опять на доллары, чтобы направить наличные куда-нибудь еще – возможно, Сьюзан Стори?
– Нет, – ответила я. – Я не передавала чек Чарлзу Хейлу. – Не передавали? – Он несколько смутился. – Так что же вы с ним сделали? – Я отдала его Бентону Уэсли, а он проследил за тем, чтобы чек попал к Чарлзу Хейлу. Бентон Уэсли... Он оборвал меня. – История становится все более нелепой. – Мистер Паттерсон... – Кто такой Чарлз Хейл? – Я бы хотела закончить свое заявление, – сказала я. – Кто такой Чарлз Хейл? – Я бы предпочла дослушать то, о чем она пыталась рассказать, – сказал мужчина в клетчатой куртке. – Что ж, пожалуйста, – с холодной улыбкой произнес Паттерсон. – Я отдала банковский чек Бентону Уэсли. Он является специальным агентом ФБР и возглавляет отдел бихевиоральных исследований в Куонтико. Одна из женщин робко подняла руку. – Это тот, о котором было написано в газетах? Тот, которого приглашают во время расследования таких жутких убийств, как те, что были в Гейнсвилле? – Да, это он, – сказала я. – Это мой коллега. Он также был лучшим другом одного моего приятеля, Марка Джеймса, который тоже был специальным агентом ФБР. – Доктор Скарпетта, – нетерпеливо встрял Паттерсон, – давайте будем называть все своими именами. Марк Джеймс был не просто – цитирую – «одним вашим приятелем». – Вы задаете мне вопрос, мистер Паттерсон? – Помимо того, что главный судмедэксперт откровенно злоупотребляла своим служебным положением, когда спала с агентом ФБР, этот момент не имеет непосредственного отношения к делу. Так что я не стану... Я не дала ему договорить. – Моя дружба с Марком Джеймсом началась в юридическом институте. Никакого злоупотребления служебным положением не было, и я возражаю против заявлений главного прокурора о том, с кем я сплю. Протоколист продолжала печатать. Я так стиснула руки, что у меня побелели суставы. Паттерсон решил вновь задать тот же вопрос: – Кто такой Чарлз Хейл, и с какой стати вы решили дать ему сумму в размере десяти тысяч долларов? Я мгновенно вспомнила розовые шрамы, розовую кожу на оставшихся от двух пальцев обрубках. – Он был продавцом билетов на лондонском Викторианском вокзале, – ответила я. – Был? – Он работал там в понедельник восемнадцатого февраля, в тот день, когда взорвалась бомба. Никто не сообщил мне. Весь день я слышала об этом в новостях, но узнала о случившемся лишь в два сорок одну ночи девятнадцатого февраля по телефону. В Лондоне было шесть сорок одна утра, и Марк был мертв уже почти целые сутки. Я была настолько потрясена, что звонившему мне Бентону Уэсли нелегко далось объяснение, как это могло произойти. – Это же случилось вчера, я читала об этом вчера. Ты хочешь сказать, что подобное повторилось? – Взрыв произошел вчера утром в самый час пик. Но я только что узнал про Марка. Наш атташе в Лондоне сейчас сообщил мне. – Ты не ошибся? Ты уверен, что не ошибаешься? – Боже мой. Мне очень таль, Кей. – Его уже опознали? – Да. – И нет никаких сомнений? То есть... – Кей. |
