ПАРТНЕР

   Паровоз хрипло засвистел: поезд достиг Земмеринга.
Черные вагоны на минуту останавливаются в серебристом
высокогорном свете, несколько пассажиров входят, другие
выходят, перекликаются сердитые голоса, и уже снова свистит
впереди осипшая машина, увлекая за собой в пещеру туннеля
черную громыхающую цепь. Опять вокруг расстилается чисто
выметенный влажным ветром ясный, мирный ландшафт.
   Один из прибывших - молодой человек, выгодно отличавшийся
от других изяществом одежды и легкой, непринужденной
походкой, обогнав всех остальных, первым нанял фиакр и
поехал в гостиницу. Лошади не спеша затрусили по крутой
горной дороге. В воздухе чувствовалась весна. В небе
порхали облака, белые, резвые, какими они бывают только в
мае и июне, когда, беспечные, юные, они мчатся, играя, по
синей дороге, то прячутся за высокие горы, то обнимаются и
убегают, то сжимаются в платочек, то разрываются на полоски
и, наконец, дурачась, нахлобучивают белые шапки на вершины
гор. Не отставал от них и ветер: он так буйно раскачивал
тощие, еще влажные после дождя деревья, что они похрустывали
суставами и, словно искры, рассыпали тысячи капель. Порою с
вершин доносился свежий запах снега, и тогда воздух
становился одновременно и сладким и терпким. Все на небе и
на земле было полно движения и нетерпеливо бродивших сил.
Лошади, пофыркивая, весело бежали теперь под гору, далеко
разносился звон их бубенцов.
   В гостинице молодой человек первым делом просмотрел
список приезжих, но тут же отложил его. "Зачем собственно я
приехал сюда? - с досадой спросил он себя. - Сидеть тут на
горе, без общества - это, право, хуже, чем в канцелярии.
Очевидно, я приехал не то слишком рано, не то слишком
поздно. Вот всегда так - не везет с отпуском. Ни одной
знакомой фамилии не нашел. Хоть бы какие-нибудь женщины, на
худой конец-маленький, невинный флирт, чтобы не проскучать
всю неделю".
   Молодой человек-барон, принадлежавший к не слишком
родовитой семье австрийской чиновной знати, - служил в
правительственном учреждении; в отдыхе он не нуждался, но
взял недельный отпуск потому, что все коллеги выхлопотали
себе весенние каникулы, и он тоже пожелал воспользоваться
этим правом.
   Его нельзя было назвать пустым малым, но без общества он
жить не мог; всеобщий любимец, повсюду принимаемый с
распростертыми объятиями, он не переносил одиночества и
отлично знал это. Не имея ни малейшей склонности оставаться
наедине с самим собою, он по возможности избегал этих
встреч, ибо отнюдь не стремился к более близкому знакомству
со своей особой. Он знал, что ему нужно соприкосновение с
людьми, чтобы могли развернуться все его таланты - его
любезность, его темперамент; в одиночестве он был холоден и
бесполезен, как спичка в коробке.
   Он слонялся по пустому вестибюлю, то рассеянно
перелистывал журналы, то заходил в гостиную, садился за
рояль и наигрывал вальс, - но ритм ему не давался. Наконец,
раздосадованный, он уселся у окна и стал смотреть, как
медленно спускались сумерки и из-за сосен, клубясь,
подымался седой туман. Так убил он, злясь и нервничая,
целый час, потом отправила в столовую.
   Там было занято всего несколько столиков; он быстро
окинул их взором. Тщетно! Ни одного знакомого. Вон там -
он небрежно ответил на поклон - берейтор с ипподрома да еще
одно знакомое лицо с Рингштрассе - и больше никого. Ни
одной женщины, никакой надежды хотя бы на мимолетное
приключение.