но не успел он еще выпрямиться, как вдруг, шагах в десяти от него, из-за ската гласиса показалась усастая голова вахмистра Силявки и понемногу приподнялось от земли все длинное и неуклюжее его тело. Жид стоял к нему спиной. Си-лявка проворно подошел к нему и положил ему на плечо свою тяжелую лапу. Гиршеля скорчило. Он затрясся, как лист, и испустил болезненный, заячий крик. Силявка грозно заговорил с ним и схватил его за ворот. Я не мог слышать их разговора, но по отчаянным телодвижениям жида, по его умоляющему виду начал догадываться, в чем дело. Жид раза два бросался к ногам вахмистра, запустил руку в карман, вытащил разорванный клетчатый платок, развязал узел, достал червонец... Силявка с важностью принял подарок, но не переставал тащить жида за ворот. Гиршель рванулся и бросился в сторону; вахмистр пустился за ним в погоню. Жид бежал чрезвычайно проворно; его ноги, обутые в синие чулки, мелькали действительно весьма быстро;

но Силявка после двух или трех "угонок" поймал присевшего жида, поднял и понес его на руках - прямо в лагерь. Я встал и пошел к нему навстречу.

- А! ваше благородие!-закричал Силявка,-лазутчика несу вам, лазутчика!..- Пот градом катился с дюжего малоросса.- Да перестань же вертеться, чертов жид! да ну же... экой ты! не то придавлю, смотри!

Несчастный Гиршель слабо упирался локтями в грудь Силявки, слабо болтал ногами... Глаза его судорожно закатывались...

- Что такое? - спросил я Силявку.

- А вот что, ваше благородие: извольте-ка снять с его правой ноги башмак, мне неловко.- Он все еще держал жида на руках.

Я снял башмак, достал тщательно сложенную бумажку, развернул ее и увидел подробный рисунок нашего лагеря. На

полях стояло множество заметок, писанных мелким почерком на жидовском языке.

Между тем Силявка поставил Гиршеля на ноги. Жид раскрыл глаза, увидел меня и бросился передо мной на колени.

Я молча показал ему бумажку.

- Это что?

- Это-так, господин офицер. Это я так. Так...-Голос его перервался.

- Ты лазутчик?

Он не понимал меня, бормотал несвязные слова, трепетно прикасался моих колен...

- Ты шпион?

- Ай! - крикнул он слабо и потряс головой.- Как можно? Я - никогда; я совсем нет. Не можно; не есть возможно. Я готов. Я - сейчас. Я дам денег... Я заплачу,- прошептал он и закрыл глаза.

Ермолка сдвинулась у него на затылок; рыжие, мокрые от холодного поту волосы повисли клочьями, губы посинели и судорожно кривились, брови болезненно сжались, щеки ввалились...

Солдаты нас обступили. Я сперва хотел было пугнуть порядком Гиршеля да приказать Силявке молчать, но теперь дело стало гласно и не могло миновать "сведения начальства".

- Веди его к генералу,- сказал я вахмистру.

- Господин офицер, ваше благородие! - закричал отчаянным голосом жид,я не виноват; не виноват... Прикажите выпустить меня, прикажите...

- А вот его превосходительство разберет,- проговорил Силявка.-Пойдем.

- Ваше благородие! - закричал мне жид вслед,- прикажите! помилуйте!

Крик его терзал меня. Я удвоил шаги.

Генерал наш был человек немецкого происхождения, честный и добрый, но строгий исполнитель правил службы. Я вошел в небольшой, наскоро выстроенный его домик и в немногих словах объяснил ему причину моего посещения. Я знал всю строгость военных постановлений и потому не произнес даже слова "лазутчик", а постарался представить все дело ничтожным и не стоящим внимания. Но, к несчастию Гиршеля, генерал испоянение долга ставил выше сострадания.