Виктория начинает Федора тормошить и окончательно будит.

– У тебя с нею что-нибудь было?

– С кем?

– Ну, с женой этого бизнесмена?

– Нет! У меня с нею ничего не было, это у нее со мною было.

Федор обнимает покрепче Викторию и кладет голову на ее пухлую, белую руку. Его нос начинает щекотать мускус женского терпкого пота. Он будит в нем желание. Проснувшийся самец старается поладить с податливым и сладким телом, но его отталкивают. Женская логика никак не может справиться с предложенной дилеммой.

– Как у тебя ничего с нею не было, а у нее с тобою было? Объясни! – спрашивает Виктория. Федор пробует взять ее силой. Сопя и возбуждаясь все больше, он отвечает:

– Она, дура, в бинокль смотрела со второго этажа, а муж ее застукал. У них вспыхнула гражданская война, а я крайним оказался.

Виктория слабеет в его руках.

– А она тебе была безразлична?

Вожделение, нежность, животная страсть, все вместе двигают языком Федора. Ему кажется, что он не лукавит.

– Только ты одна, ясноликая, луною светишь мне на небосводе. Одну тебя хочу я пить и целовать. И сладкую твою печать готов я утром, днем и ночью, по взмаху первому ресниц срывать, срывать, срывать!

Женщина не крепость. Осыпь ее любовными стрелами, и она сама сдастся.

Виктория провела упоительную неделю. И сегодняшняя ночь, их последняя ночь упоительна. Федор сладкоречив и нежен. Он любуется в лунном свете ее роскошным телом.

– Вика, ты божественна! Шампанского хочешь, сладкая?

– Не хочу! Я хочу с тобой серьезно поговорить.

За окном брезжит утренний свет разгоняя по углам комнаты остатки тьмы. Федор слушает краем уха. Что ему может сказать эта красивая дама, к которой он привык за последнюю неделю? Ничего нового. Федор сквозьполудрему слушает.

– Федя, ты меня обманул.

Федор вскидывает голову с подушки. Виктория укладывает его обратно.

– Не перебивай, пожалуйста. Ты приехал на месяц раньше, а не в тот день, когда мы встретились с тобой. И хотя я сделала вид, что поверила тебе, но это не так. Ты живешь за счет женщин. Мне неприятно это говорить, но твое природное спокойствие я приняла за стеснительность и юношескую чистоту. И обманулась.

– Разве нам плохо, было? – сквозь сон спрашивает Федор. Он не стал ее разубеждать. К чему? Она сама наглядный пример собственных утверждений. Федору спать хочется.

– Разговор не об этом, – гнет свою линию Виктория, – разговор о другом. Пойми, ты поставил перед собой низкую жизненную планку. У тебя нет достойной человека-личности цели. Заработать на нас, на женщинах, торгуя своим телом, занятие недостойное настоящего мужчины. Ты мужчина-куртизанка.

– Я хоть раз о деньгах упомянул? – спокойно спросил Федор, приоткрывая глаза.

– Не просил, но жил за мой счет.

Ее слова начали пронимать Федора. Она, Виктория, была права. Но чья бы корова мычала…

– А ты живешь, за счет своего мужа, и везешь ему в подарок огромнейшие рога. Я ведь тебе ни слова упрека никогда не сказал. И не я вышел в то утро на охоту, а ты. Прости мы квиты, я спать очень хочу.

Она снова начала говорить. Федор обнял ее одной рукой, а второй надвинул себе на голову подушку. Тщетно. Слова ее жгли.

– Долг перед собою… Надо сделать не только тело, но душу и ум… Профессия должна быть достойная…. Образование… получить…. Жизнь пройдет, с чем останешься?.. А вдруг в один день муж чей-нибудь тебя покалечит?.. Федя!.. Ты хоть слышишь, что я говорю?

Он поднял голову. Обрывки фраз занозили его мятущуюся чувствительную душу. Житейский панцирь еще не совсем окостенел.