– Отчего ты вспыхнул на пустом месте?

– Как на пустом месте?! Ты на святыню напал!

– Какую святыню?

В его мире – это святыня, а в мире другого человека – ничто. Кто прав? Оба. В этом нет сознательности.

Миры близкие и не очень

Есть миры, которые ни в каком месте не пересекаются, хотя на первый взгляд очень похожи. В отсутствии понимания, умения отрефлексировать (осознать) эту составляющую человеческой целостности коренится одна из самых распространенных форм патологических отношений в обыденной жизни. И, я думаю, в этом же факте коренится одна из самых сильных мотиваций духовного сообщества к поиску такого мира, в котором мы все могли бы укорениться как братья и сестры, не становясь одинаковыми. Это непрестанный поиск мира, универсального по отношению ко всем остальным.

Проблема эта жизненная, порождающая знаменитый принцип человеческих отношений: «Мухи – отдельно, котлеты – отдельно!» Принцип, необходимый для того, чтобы вести совместную деятельность с людьми, принадлежащими к различным социально-психологическим мирам.

И в то же время – это препятствие в стремлении человека к целостности, я уже не говорю – к тотальности. Ибо разделенность (человек как целостность в данном случае разделен на себя для своих и себя для чужих) позволяет осуществлять совместную деятельность, и это плюс.

Но та же разделенность не позволяет добиться целостности своего внутреннего мира вне своего социально-психологического мира, и это минус. Минус, если ставить перед собой задачу достигнуть целостности. Это колоссальная проблема, потому что речь здесь идет о живой ткани человеческой жизни. Не о выдумке, не о социальной конвенции, не о социальной роли, не о защитном механизме личности – о самой личности. Ибо это почва, это воздух, пища, это матка, лоно материнское. Выйдя из этого лона и перерезав пуповину, человек перестает быть человеком в бытовом смысле этого слова, в обыденном смысле. Он становится нелюдем. И он обречен.

С этого момента назад дороги нет. Потому что мир человека – это и есть человек, это его неотъемлемая часть. И только в силу неизвестных таинственных влияний у некоторых людей возникает мотивация покинуть этот свой мир.

Человек, покинувший свой социально-психологический мир, – это человек, покинувший самого себя, в обыденном смысле этого слова. Не надо путать этот процесс с принципом движения по социальным слоям общества, когда человек из низов пробивается в верхи, из колхозников в артисты, из чернорабочих в ученые.

У меня в молодости была хорошо знакомая семья министра. Я часто бывал у них в доме. Да, он был министр, по тем временам в нашей жесткой административной системе это серьезная должность. Но он был из детдома. И жена у него детдомовка. И он так и остался детдомовцем до конца своих дней. Он свой социально-психологический мир не покидал, хотя в смысле социального движения, конечно, произошла колоссальная перемена. Но он остался самим собой.

Он научился играть эту роль, но как человек не покинул свою почву. Замечательно себя чувствовал, не испытывал никаких проблем, потому что сумел воспользоваться своей административной властью для того, чтобы все подстраивались под его мир, происходило неосознанное насилие. Незаметное этакое насилие, потому что какой-нибудь рафинированный интеллигент, из интеллигентной семьи в третьем поколении, со всеми своими правилами поведения, приходил на прием изысканный, а там – по-простому, по-народному. И вынужден был интеллигент пристраиваться к этому.

Одно дело – профессиональная зависимость, или социальная, или функциональная, от человека. А другое дело, когда это затрагивает законы и ценности твоего социально-психологического мира, когда ты вынужден быть не самим собой, играть в чужую игру, в игру чужого социально-психологического мира, в котором другие ценности.