С особым вниманием снимали кабинет мастера в башне, где стояли два стола: старинный, тяжелый в испанском стиле и средневековый, на котором он печатал свои романы перед портретом отца.

Приезжали группы из разных стран. Дениз не присутствовала на съемках, демонстративно работая со своими секретаршами, но по завершению работы охотно возглавляла возлияния.

— Эти итальянские тележурналисты, по–моему, симпатичные люди и сильно интересуются твоей личной жизнью, — Дениз в очередной раз подняла волновавший ее вопрос. — Не понимаю, почему во всех фильмах, ты подаешь себя так, словно живешь холостяком. Я что, так плохо выгляжу, что ты стесняешься показать меня, мой кабинет, сказать о горе обязанностей, которую я тащу на своих плечах?

— Они приезжают, что бы снимать меня, — неколебимо держался Сименон, боявшейся появления Дениз в кадре. Ведь она не удержится, наговорит лишнего или отколет что–нибудь такое, что долго будут смаковать желтые издания и скандальные телепередачи. Кроме того, всегда заметны пьяненькие интонации жены, которые ему совершенно не хотелось бы афишировать.

— Тебя достаточно сняли для журналов немцы. Да и американцам ты охотно позировала.

— Только на втором плане своего замечательного супруга — безмолвная тень, лишенная голоса. Между прочим, если бы у меня было время, я бы писала ничуть не хуже тебя. Все же жизнь с мэтром детектива не прошла даром.

Жорж промолчал, это он слышал уже не один раз. Но она продолжала настаивать:

— Пора тебе представить миру свою жену. Я думаю, этим милым итальянцем будет интересно снять мой кабинет и меня за работой.

— Ди, давай договоримся — инициатива в съемках принадлежит мне. Как я решу, так они и станут снимать. — Повернувшись спиной, Жорж поспешно удалился, дабы прекратить мучительный разговор.

Весь день, пока в Эшандане работала группа итальянского телевидения, Дениз не показывалась из своего кабинета. «– Дулась и пила», — понял Жорж.

Поздним вечером, закончив съемки, веселая группа итальянцев по приглашению хозяина собралась за накрытыми столами во дворе замка, где камни после захода солнца остывали, смягчая жару. Двор освещали лишь два больших фонаря из кованного железа, вокруг которых вилась мошкара и черными тенями метались летучие мыши. Застолье подходило к концу, когда на парадной лестнице эффектно показалась хозяйка.

— Привет всем! — она помахала руками. Летнее нарядное платье с открытыми плечами и спиной подчеркивало стройную фигуру, а пышная юбка была, наверно, несколько короче, чем полагалось бы для светской дамы.

— Прошу всех задержаться и наполнить стаканы! — Она подошла к столу. — За что может пить счастливая жена маэстро? За любовь! — Высоко подняв платье, Дениз забралась на стол и начала отплясывать канкан, под хлопки оживленных итальянцев. Не известно, чем бы завершилась эта сцена, если бы Эткен тактично не увела мадам Сименон в дом.

Телевидение нескольких стран запустило сериалы с Мегрэ, все новые и новые издания романов, рассказов, новелл Сименона на разных языках, следовали потоком. Лавина договоров, визитов, обедов и ужинов с друзьями и издателями из разных стран составляла чуть не еженедельную «повинность» знаменитости. Студенты, пишущие дипломы о Сименоне, серьезные исследователи, занятые анализом его творчества — все просили принять их в Эшандане. От журналистов не было отбоя. Но редко среди них попадались такие, с кем Сименон находил общий язык, откровенно и подробно рассказывал о разных этапах своего писательского пути, делясь наблюдениями и мыслями об изменении нравов.

«В течение моей жизни я наблюдал как осуществлялись многие мечты моей молодости, которые я не надеялся когда–нибудь увидеть, принятыми в обществе.