Изменить размер шрифта - +
Я не переношу этих выражений! Может, ты скажешь, чем они отличаются от лицемерных буржуазок и аристократок, прячущих свои грешки? — он с треском вырвал страницу из записной книжки. — Что бы я никогда больше этого не видел! Никогда, слышишь!

Дениз заменила заглавие раздела с телефонами женщин, назвав его «Фривольности».

Мари — Джо семь лет. «Она красива, хрупка, весела — воплощение любви. Любовь переполняет ее, и она жаждет получить ее в ответ»

Сименон понял это, когда она была еще совсем маленькая. И главная его задача — дать дочери ту любовь, которая необходима ей.

Они гуляют по аллеям парка, ездят в Лозанну, покупают платья, тетради, игры. Девочка настаивает, что бы в этих поездках никто не мешал ей наслаждаться близостью и любовью отца они. Он так щедр, так восторженно следит за каждым ее движением, он восхищается ею и, конечно же, любит ее больше всех на свете. Он покупает «своей маленькой принцессе» серебряные украшения со светлыми веселыми камешками, ювелир прокалывает девочке уши. Ей больно, но она горда этим, плачет бесшумно и тайком, чтобы никто не видел.

«Наверно, бывали и серые дождливые дни, но я помню лишь солнце, заливающее весь мир и горящее золотом в ее волосах. Однажды мы остановились у витрины маленького ювелирного магазина, в который раньше не заходили. Она что–то искала взглядом и нашла:

— Дэд, купи мне это кольцо, — она показывала на лежащие рядами золотые обручальные кольца.

— А ты не хочешь колечко с каким–нибудь камнем?

— Нет. Я хочу такое кольцо как у тебя.

— Эти кольца носят взрослые. Здесь не найдется колечка на такой крохотный пальчик.

— А ты можешь попросить сделать его меньше?»

Мастер в магазине сузил для девочки самое маленькое обручальное колечко. Лишь позже Сименон поймет, что Мари — Джо уже тогда знала о назначении этого кольцо. Оно стало тайным символом ее самой сильной любви — любви к отцу. Девушка не расставалась с ним всю жизнь, постепенно увеличивая размер.

«Я наблюдал за детьми и Ди машинально. Эта потребность была свойственна мне всю жизнь и она, наверно, сделала из меня романиста. Всегда любил наблюдать людей и проникать в их настроение, конструировать ситуации. Наблюдая за кем–то на улице, в кафе, где угодно, я порой задавался вопросом: — что гложет этого человека, не давая ему покоя и деля его взгляд столь неподвижным?

Я искал «смптомы». Может, у него язва или не в порядке кишечник? А, может, его терзает горе. Позже в официальных или светских гостиных я наблюдал иных людей, которые выглядели вполне уверенными в себе, а я искал изъян в их броне. Сколько надменных наглецов оказывались, по сути, людьми робкими, всего лишь пытавшимися ввести в заблуждение окружающих! А скольких гордецов среди «сильных мира сего» под внешним прикрытием твердости, мучает чувство неполноценности? И сколько отъявленных смельчаков, на деле, оказываются трусами?

Больше всего у меня вызывали сочувствие униженные, ибо я убежден, что унижение — жесточайшее наказание для людей. Вот из этих «симптомов» и складывались мои романы.»

Сименон анализирует «симптомы» прогрессирующей болезни Дениз. Он заметил их уже на первой встрече, когда она бросилась брать интервью у негра — пианиста, выдавая себя за журналистку. Он тогда уже понял, что новая знакомая склонна разыгрывать роли, но со временем, амплуа Дениз изменилось не в ожидаемую Сименоном сторону. Вместо желанной «простушки» появилась властная, амбициозная «барыня».

В Эшандане в первый год содержится семь человек прислуги, в 1959 уже восемь, в 1961 штат обслуживающего персонала расширился до одиннадцати человек. Никто из них не служил непосредственно у Сименона — все находились под началом Дениз.

Быстрый переход