Я хотел принести из подсобного помещения, где хранились рукописи и книги, гладко отполированный человеческий череп и положить на стол в изголовье у Ориссы, но не успел об этом подумать, а он уже лежал здесь, будто угадал мое желание, как живой. Он и скалился так, словно был живым, а где-то, в глубине пустых глазниц, вспыхнул зеленоватый сумеречный свет. Уже не раз предметы, о которых я думал моментально оказывались рядом со мной. Вот и на этот раз череп чуть пододвинулся ближе к изголовью, запутался в жидких прядях Ориссы, устилавших столешницу. Череп был всего лишь символом, но я хотел, чтобы этот символ сейчас находился рядом с нами. Чтобы по самому пробуждению мое создание увидело и осознало, что оно теперь собой представляет.

Вот он и настал, тот миг, перед которым трепещут все законы магии. Никто до меня не отваживался на такое. Я вмиг и с легкостью перечеркнул все колдовские учения, все утверждение магов и сделал невозможное возможным. Я был скульптором, из мертвого тела создающим прекрасную копию маркизы. Вот только резцу скульптора суждено вытачивать человеческую фигуру из глыбы мрамора, а я в качестве исходного материала использовал мертвую ткань человеческого тела.

Я коснулся губами мертвых уст Ориссы, чтобы вдохнуть в них часть спертого огненного воздуха из моих легких, так делают чуть не утонувшему искусственное дыхание. Только вот мой вздох способен сжечь простого человека, а ее он должен оживить. Я дохнул ей в губы, чтобы мой огонь прокатился по ее внутренностям, вошел в кровь и жизненной теплотой разлился по венам. Да, я мог без остатка сжечь целый город, но одно мое дыхание способно было оживить покойника. Чтобы действовать наверняка я даже чуть-чуть прикусил язык, и несколько капелек моей крови, способной исцелить любой недуг, попали ей в рот. И тут же чумные нарывы на ее теле закрылись, так быстро и невозвратимо, будто кто-то невидимый смыл их с ее кожи, как грязь.

Ее ресницы вздрогнули, как после долгого сна, веки приоткрылись, а в прозрачных голубых глазах, как будто мелькнуло отражение бесцветного и безграничного, потустороннего мира. Девушка медленно приподнялась, села, поднесла руку ко лбу. Ее кожу все еще покрывал мертвенный сизый оттенок, а пряди волос струились по спине мягко и безвольно, как светлый шелк.

Я не знал, где все это время пребывала ее душа, в раю, в аду, в чистилище или просто в каком-то неведомом мрачном измерении, но там Орисса потеряла саму себя.

— Добро пожаловать назад, Орисса! — поприветствовал ее я.

Она тут же посмотрела на меня, и до этого пустые, бесцветные глаза вспыхнули восхищением.

— Здравствуй, ангел! — с тихим восторгом прошептала она и протянула руку, чтобы я помог ей подняться.

Только сейчас я заметил, что на шее у нее, по-прежнему, остались две ранки от вскрытых нарывов. Они пройдут, решил я и указал Ориссе на череп в ее изголовье.

Она вздрогнула, ощупала собственные волосы и лицо, даже попросила подвести ее к зеркалу.

— Я бы тоже стала, как тот череп, если бы не ты, — едва слышно шептала она, а летучая мышь ехидно попискивала, притаившись на потолочной балке, и этот писк напоминал тихое злорадное хихиканье.

— Я должна быть благодарной тебе, — продолжала шептать Орисса, на то, чтобы говорить в полный голос, у нее пока еще не хватало сил.

— Нет, не мне, — возразил я, поддерживая ее, потому что на ногах она тоже держалась еще слабо и не очень уверенно. Она вообще больше хотела спать, чем ходить по мастерской или разговаривать.