– Вот гадюка! – воскликнула Ленка. – Небось опять нового парня нашла!

Я достала телефон и начала набивать очередное сообщение. С Наташкой мы ходили в одну школу. Коренная москвичка Орлова все детство жила в Караваевке, ее мать, переводчица, постоянно моталась по свету, дочку спихнула бабушке и деду. Баба Оля была очень доброй, она вкусно готовила, держала корову, кур, шила и дружила с Белкой. Едва я переступала порог ее избы, как она усаживала меня за стол, ставила передо мной плошку с блинчиками, трехлитровую банку с молоком и говорила:

– Лопай сколько влезет.

Дедушка Костя тоже был ничего, только он любил выпить и разговаривал исключительно матом. Но на фоне караваевских мужиков он выглядел принцем, любил внучку и ни разу не поднял на жену руку, хотя, думаю, приди ему в голову идея поучить супругу, мигом бы схлопотал по башке сковородкой, баба Оля была не из тех женщин, которые молча стерпят обиду. Мать Наташи появлялась в Караваевке раз в году в августе, и после ее отъезда Ольга Николаевна недоуменно жаловалась Белке:

– Вырастила я не дочь, а ехидну глубоководную. Одиннадцать месяцев не показывается, вестей от нее нет. Потом, бац, валится как снег на голову и давай претензии предъявлять. И в избе у меня грязно, и дед алкоголик, во дворе коровой несет, порядка нет, сортир надо покрасить, забор поправить, летний душ наладить, вместо огорода цветы посадить, а то гулять негде – повсюду картошка с капустой. Потом к ребенку доматывается. Мол, одета плохо, голова немытая, ножом и вилкой не пользуется, Маугли, а не девочка. Целый месяц Наташку жучит, та, как увидит, что мать проснулась, к твоей Степке улепетывает и домой до полуночи носа не кажет.

Слава богу, педагогического запала дочери бабы Оли хватало ненадолго, научив мать уму‑разуму, она укатывала в Москву, обещая на прощание Наташе:

– Скоро заберу тебя домой, в город.

Услышав эти слова, Ната принималась реветь. Строгая мамаша думала, будто дочурка не желает расставаться с ней, но на самом деле Наташка страшно боялась, что маменька когда‑нибудь выполнит свое обещание, и ей придется всегда жить в Москве с ней.

Лет в двенадцать Натка сообразила, что мать ни за какие коврижки не расстанется с командировками, и успокоилась. Когда Наташке стукнуло пятнадцать, маманя вышла замуж за австралийца и уехала на континент сумчатых животных. Натке досталась квартира в Москве, куда она перебралась на первом курсе после смерти бабушки. Дед ее покинул наш мир лет на шесть раньше жены.

В отличие от меня, Натка окончила школу с золотой медалью и легко поступила в вуз, где готовили будущих математиков‑физиков‑компьютерщиков. Девочек на ее факультете оказалось две штуки, а всего представительниц слабого пола в институте насчитывалось менее десятка. Орлову никак нельзя счесть восхитительной красавицей. Но если ты учишься в компании парней, которые все как один с левой резьбой и съехавшей на почве науки крышей, то недостатка в кавалерах не будет. Мы с Ленкой пытаемся найти себе пару, но до сих пор без успеха, а Орлова меняет мужиков постоянно. Почему она не хочет поделиться ими с подругами? Наташка неоднократно пыталась познакомить меня с кем‑либо из своих однокурсников. Среди них были вполне симпатичные парни, может, я бы нашла свою любовь, но, простите, вы понимаете выражение «оптимальные математические иерархические структуры»? Я нет, а все женихи, рекомендованные Наташкой, разговаривали подобным макаром. Обычно в момент знакомства со мной находилась Орлова, которая легко переводила «мову» на нормальный язык, но потом‑то Натка оставляла меня наедине с мачо, и ничего хорошего из этого не получалось. Я считаю ее одногруппников психами, а им кажусь полной дурой я. Отлично помню, как один из потенциальных женихов на мою просьбу: «Зажги, пожалуйста, свет», сказал: «Свет не зажигают, а включают, хочешь, расскажу тебе о работе атомной электростанции?»

Еще все эти математики‑физики‑Биллы Гейтсы предпочитают не стричь волосы, носят дурацкие, смахивающие на детские рубашонки и постоянно таскают при себе ноутбуки, в экраны которых пялятся, даже сидя с девушкой в кино.