В последний день он пообедал в лучшем ресторане, заказал свои любимые блюда, самые дорогие вина. Гранд говорил любовницам, что после любви лучшая радость жизни – хороший обед и что он чувствует себя вполне порядочным человеком только в дорогом ресторане, когда твердо знает, что есть чем заплатить. После обеда он отправился на симфонический концерт. Исполняли Пасторальную симфонию Бетховена, его любимую. Гранд слушал со слезами. Садясь в автомобиль, опять вспомнил о Тони. Ему было чрезвычайно ее жаль. «Надо, надо что-нибудь сделать, но как? – думал он. – Нет, во-первых, это было бы рискованно. Во-вторых, у нее тотчас появилась бы опять ее навязчивая идея. В-третьих, как только я устроюсь в Южной Америке, я ей пришлю денег». Он вернулся в свою гостиницу, – не в ту, в которой жил прежде, а в другую, одну из лучших. У входа стоял старик-нищий. Гранд пошарил в кармане, мелочи у него не оказалось. Он дал сто франков. «Бедный человек, кажется, ошалел! – радостно подумал он. Вошел, не оглянувшись по сторонам. – Никакого полицейского досье не существует, все выдумал проклятый старик».

В Гавр он решил отправиться на автомобиле. Небрежно велел швейцару сговориться с шофером, не торговался, щедро всех наградил в гостинице и выехал с большим почетом. Этот общий почет тоже был немалой радостью жизни. У Гранда и прежде иногда бывали деньги, но их что-то давно не было, и они доставляли ему необыкновенное удовольствие. Он опять вспомнил разные изречения о золоте.

На пароход он взошел не слишком рано, как и полагалось привычному к путешествиям богатому человеку. В прекрасную одиночную каюту отнесли его превосходные чемоданы, – он немного даже пожалел, что они такие новенькие: пригодились бы наклейки вроде «Waldorf Astoria», «Savoy Hotel», «Negresco». После некоторого колебания – проклятые воры иногда заглядывают в каюты, – он для верности положил три бриллианта в мыльницу, лежавшую в нессесере, который нарочно не затворил на ключ, – это был испытанный способ хранения драгоценностей, основанный на психологии воров. Остальные четыре спрятал на дно Уиттоновского сундука. Деньги решил носить с собой в бумажнике. Надел смокинг, не новый, но еще хороший, он сшил его как раз перед войной и с тех пор не пополнел. «В Англии теперь все лорды носят довоенные фраки и смокинги"… Проверил, все ли в порядке: бумажник, паспорт, ключи, зажигалка, портсигар, – вышел на палубу, прошел по главным гостиным, заглянул в еще пустой ресторан, пробежал карту блюд, – меню было изумительное, а на карте вин было не менее ста названий. Поднялся на верхнюю палубу. Вдруг при слабом свете кончающегося дня ему показалось, что к лестнице подходил Делавар. „Вот тебе раз!.. Экая досада!“ – подумал он. Гранд спустился к отделению кассира, где висел на стене список пассажиров первого класса. Разыскал себя – все правильно, – посмотрел на букву Д, – никакого Делавара не было. „Верно, я ошибся, не он"… Однако пробежал весь список и под буквой Л увидел: «де Лавар“, – «Он!.. Уже стал дворянином и французом!"

Это была первая неприятность за день, даже за всю последнюю неделю. Впрочем, большой неприятности тут не было. «Если Дюммлер ничего не знает, то, конечно, не знает и этот прохвост.