– Отчего же не пустят? Ведь у вас есть виза.

– А если у меня завтра найдут трахому? Я в жизни не болел трахомой, но разве можно знать, что они найдут? Я дал под присягой подписку, что я не содержатель публичного дома и что я не собираюсь уничтожить американский государственный строй. Хорошо, я как-нибудь им завтра докажу, что публичного дома у меня нет, но как я могу доказать, что я не собираюсь убить президента Трумана? И особенно как я могу это доказать, если я по-английски знаю только «плиз, мистер консул»?

– Вас никто не встретит?

– Вероятно, никто. У меня племянник в Филадельфии, у него магазин готового платья, он мне прислал чудный аффидэвит. Консул просто остолбенел, когда его увидел, и сказал мне: «ну, господин Эпштейн, вам нечего беспокоиться"… Впрочем, он, может быть, сказал что-нибудь другое: откуда я могу знать, что он сказал?.. Но дядя хорош только американский. Кому нужен европейский дядя? Мой племянник наверное теперь думает: „аффидэвит я дяде дал, и с него совершенно достаточно. Если же я выеду встречать дядю, то он сядет мне на шею“. А оспа! – с ужасом сказал венец. – Я привил себе оспу и заплатил за это как все. Но у других она привилась, а у меня, конечно, нет! Верно, заставят прививать опять!

– Зачем так мрачно смотреть на вещи? – сказал Норфольк, смеясь. Он вспомнил, что читал что-то сходное в пьесах Вальтера Джексона. «Впрочем, образ сверхпессимиста не слишком интересен». – Я понимаю, что о вашей жизни можно написать целый роман…

– И какой! – прервал его венец.

– Авантюрный роман, как о жизни всякого человека, особенно путешествущего на пароходе в третьем классе. Читать, впрочем, никто не будет потому что несчастья беженцев всем надоели. Но в конце концов все выходит, если не хорошо, то, по крайней мере, сносно. Мудрый Спиноза сказал, что свободному человеку ничего не нужно, тем более, что все в мире одновременно и плохо, и прекрасно.

– Неужели Спиноза это сказал? – спросил недоверчиво венец. – Но если он это и сказал, то что он мне рассказывает, будь он хоть двадцать раз Спиноза! Что было прекрасного в Гитлере? И я могу вас уверить, что свободному человеку, например, виза в Америку может быть очень нужна.

Норфольк разыскал Тони. «Может быть, тот мерзавец и соврал. В моей коллекции только морфинисток нехватало!» – думал он, внимательно в нее всматриваясь.

– Где вы остановитесь в Нью-Йорке? – спросил он ее.

– Не знаю. Буду искать гостиницу. Говорят, теперь Нью-Йорк совершенно переполнен?

– Да. Позвольте вам рекомендовать один недорогой отель в центре города, недалеко от Бродвэя. Меня там знают, я там долго жил, и я думаю, что если вы на меня сошлетесь, то вам комнату найдут. Хотите?

– Хочу, – ответила она, подумав. Он вынул карточку и записал название и адрес гостиницы. – Очень вас благодарю. Вы и сами там остановитесь?

– Нет, я ведь еду с кинематографическими магнатами, на счет их предприятия. Для нас заказаны комнаты в Уолдорф Асториа, – сказал он оправдывающимся тоном. – Вы разрешите мне к вам зайти?

– Я буду очень рада. И еще раз вас благодарю. Вы мне оказали большую услугу… Хотя и поздно.

– Поздно для чего?

Она с вызывающей, прежней, улыбкой смотрела на него.

– Много будете знать, скоро состаритесь. Это у нас есть такая поговорка, – сказала она.