Я никогда не мог запомнить всех этих специфических терминов, и даже слово «киянка» долгое время ассоциировалось у меня со сленговым название девушки-каратистки. Только в школе я узнал, что речь идет всего лишь о деревянном молотке. А папа, словно нарочно, говорил именно на таком профессиональном языке. Переспросишь – в ответ придется выслушать целую тираду о моей тупости, неграмотности и нежелании учиться тому, что «обязательно пригодится в жизни». Как правило, папа не только постепенно повышал голос, но и становился ярко-красным от возмущения, заканчивая речь одной из своих самых любимых присказок: «Учись, пока я жив». Поэтому проще было сходить в коридор, найти какой-нибудь инструмент, принести и ждать – что из этого выйдет. Часто – ничего хорошего, но иногда номер проходил, и папа снисходительно говорил, что, видимо, я не так его расслышал, а та же стамеска висит на гвоздиках справа над запасным аккумулятором. Невнимательность – все-таки гораздо меньшее «преступление», чем незнание.

Но на этот раз, к счастью, после короткого размышления он остановил меня и, сославшись на то, что ему много чего надо будет принести, оставил на кухне в одиночестве.

– Отложи пока те широкие доски с гвоздями к свободной стене у двери. Смотри, будь аккуратнее и прислоняй к кафелю только ровной поверхностью, – раздался приглушенный папин голос, и я принялся исполнять это понятное и четкое поручение, наблюдая в замутненное дверное стекло электрический свет и движение теней.

У нас в доме существовал определенный порядок: проветриваемое помещение должно быть непременно сразу закрыто, а двери в ванную и туалет – быть в таком состоянии всегда. Стоило выйти откуда-нибудь даже ненадолго, как родители поднимали истошные крики:

– Ты почему не закрыл дверь?

И бесполезно было объяснять, что я собирался вернуться в ту же ванную через несколько секунд, поэтому и не стал ничего такого делать.

Поскольку балконная дверь была распахнута и даже прижата тяжелым вытянутым ящиком-табуреткой, в котором хранились картошка и лук, то, разумеется, кухня должна быть закрыта. В подобные моменты я почему-то чувствовал себя странно оторванным от родителей, как будто провинился и меня оставили одного подумать над своим недостойным поведением. В какой-то мере я был именно заперт, так как не мог сейчас взять и просто так выйти. Сразу начались бы фразы – «почему не остался там, где попросили» или «не мешайся под ногами, а жди». Вот я смиренно и стоял, глядя на развевающиеся балконные занавески.

– Посторонись.

Папа тяжело открыл плечом дверь в комнату, неся в руках инструменты, и я еле успел отскочить в сторону, чтобы избежать удара по лицу, который был бы, несомненно, не только сильным, но и весьма болезненным.

– Пригляди, чтобы он сюда не лез.

Вслед за папой на кухню пробежал котенок и устремился к туалетам, забавно приподнимая голову и принюхиваясь к новым непривычным запахам.

– Иди сюда и помоги мне! – раздался из комнаты пронзительный мамин голос, и я даже немного подскочил от неожиданности, поддерживая по просьбе папы металлический «уголок», который он свинчивал с другим в замысловатую конструкцию у стены. Разумеется, это обращались ко мне, подразумевая, что я ничем не занят, а просто так – «тупо» стою и смотрю.

– Ну, давай, иди! – Папа выдернул из моих рук «уголок» и махнул им в сторону. – Я, как закончу, подойду.

Мне понравилась идея пробыть в комнате как можно дольше, чтобы к тому времени балкон был закончен, но я прекрасно понимал, что такое вряд ли возможно. Родители что-то упоминали о «минимум паре дней», но возможность даже короткой передышки вызывала радость.