Коршун и Абрамов уже несколько дней приходили вместе. Баланов не знал, зачем — вернее, не хотел знать.

— Мы ничего не можем сделать. Открыли струну…

— Окно в космическую Европу, — с издевкой произнес Баланов. Он сам не знал, что его так зацепило в словах Коршуна. Баланов даже повернулся на своем топчане. Кирилл Мефодьевич поднял голову, заговорил живее и энергичнее — словно пробился нефтяной фонтан, и теперь бурильщики подставляли радостные лица черному золоту.

— Знаете, Юра, это напоминает кристаллическую решетку — под действием силы притяжения молекулы выстраиваются в определенном порядке. Вот смотрите. Молекула состоит из…

— Где Маша? — спросил Баланов сипло. Фонтан заткнулся.

Баланов поднялся, преодолевая сопротивление расслабленного тела. Тело привыкло лежать и хотело это делать. Тело вошло во вкус. Баланов застонал, чувствуя, как застоявшаяся кровь лениво разбегается по венам и артериям. Зудела щетина. Он в раздражении поскреб подбородок — ногти отросли, как у гориллы. Болело все. Скрип суставов, кажется, слышен даже в зале Машины Смерти.

Кристаллическая решетка, подумал Баланов. Нас притяжением ставит на место. Вот так, люди, вот так Земля. Чужой мир, в который мы вляпались, как в дерьмо, кушает нас, тварь. Такое вот активное дерьмецо. Обхватывает жертву и медленно начинает переваривать. Знакомьтесь, это я. Пропитывает желудочным соком.

Баланов потянулся. Коршун смотрел на него с надеждой.

— Юра, миленький, наконец-то…

— Ну, обманули они наши инстинкты — но разум нам на что-то дан?! — хрипло сказал Баланов. — Или приставка сапиенс — это и есть приставка, одно хомо осталось — жрущее, пьющее и…

— Трахающееся! — произнес незнакомый голос.

Баланов поперхнулся. Он не сразу понял, что это заговорила молчаливая статуя.

— Их надо трррахнуть! — произнес Абрамов скрипучим голосом, похожим на голос какой-то диковинной птицы. В глазах ученого разгорался мрачный темный огонь.

— Надо, — согласился Баланов. — Вот только умоюсь, и…

Где-то рядом заплакал ребенок. Баланов с ученым повернулись, как по команде.

— Что за херня? — спросил Абрамов вполне нормально, без маньячных ноток. Баланов невольно улыбнулся. Блин, губы тоже отвыкли.

— Сейчас, маленький, сейчас, — суетился Коршун. — Папа уже здесь, папа тебя покормит… Извините! — сказал он Баланову. Отошел в сторону, склонился над игрушкой. Тамагочи сначала жалобно попискивал, потом заорал. Коршун выругался про себя, начал жать на кнопки.

— Надо их трахнуть, — сказал Абрамов. — Сообщить властям.

— А вы знаете, как? — скептически спросил Баланов. — Думаете, меня отсюда выпустят? Думаете, вас…

Тамагочи громко, сыто заурчал.

Они невольно повернулись в сторону звука.

Коршун поднял голову, вытер пот со лба; посмотрел на заговорщиков, как человек, сделавший трудное, тяжелое, но очень важное дело — и улыбнулся.

— Игоряша кушает, — сказал он.

Баланов с ученым переглянулись.

— Машина Смерти, — заговорил Абрамов, словно возвращаясь к прерванному разговору. — Без нее они беспомощны, — он помолчал, покачал головой. — Нет, надо уничтожить все гнездо. Понимаете, Юра? Но я не знаю…

— Я знаю, — сказал Баланов. — Они хотят, чтобы я починил Машину. Я им ее починю.

Проводив гостей (за дверью стояли неподвижные фигуры — Баланов узнал Яника-Ярика, хмурого и молчаливого, и кого-то еще из тех, кого видел в столовой), он вернулся и сел на кровать.