Но невозможно отрицать, что эта эстетика до самого последнего времени была очень сильна и властительна.
У многих и сейчас как бы два языка: один для домашнего обихода и другой для щегольства «образованностью». Еще в 1945 году газета «Известия» не без грусти отметила существование этих двух языков.
«Сказать „комбинат выпускает никуда не годную обувь“ можно. Но избави бог так написать в решении. Под руководством канцелярского деятеля эта простая и ясная мысль превращается в нечто подобное следующему:
„С точки зрения носки обувь не соответствует установленным кондициям и регламентированному стандарту, преподанному ОТК“».
Константин Паустовский рассказывает о председателе сельсовета в среднерусском селе, талантливом и остроумном человеке, разговор которого в обыденной жизни был полон едкого и веселого юмора. Но стоило ему взойти на трибуну, как, подчиняясь все той же убогой эстетике, он тотчас начинал канителить:
«— Что мы имеем на сегодняшний день в смысле дальнейшего развития товарной линии производства молочной продукции и ликвидирования ее отставания по плану надоев молока?»
«Назвать этот язык русским, — говорит Константин Паустовский, — мог бы только жесточайший наш враг».
Канцелярский жаргон просочился даже в интимную речь. На таком жаргоне — мы видели — пишутся даже любовные письма. И что печальнее в тысячу раз — он усиленно прививается детям чуть не с младенческих лет.
В газете «Известия» приводилось письмо, которое одна восьмилетняя школьница написала родному отцу:
«Дорогой папа! Поздравляю тебя с днем рождения, желаю новых достижений в труде, успехов в работе и личной жизни. Твоя дочь Оля».
Отец был огорчен и раздосадован:
— Как будто телеграмму от месткома получил, честное слово!
Горе бедного отца мне понятно, я ему глубоко сочувствую, тем более что и я получаю такие же письма. Мне, как и всякому автору книг для детей, часто пишут школьники, главным образом маленькие, первого класса. Письма добросердечные, но, увы, разрывая конверты, я заранее могу предсказать, что почти в каждом письме непременно встретятся такие недетские фразы:
«Желаем вам новых достижений в труде», «желаем вам творческих удач и успехов...»
«Новые достижения», «творческие успехи» — горько видеть эти стертые, трафаретные фразы, выведенные под руководством учителей и учительниц трогательно неумелыми детскими пальцами. Горько сознавать, что в наших школах, если не во всех, то во многих, педагоги уже с первого класса начинают стремиться к тому, чтобы «канцеляризировать» речь детей.
В Саратове на улице Степана Разина есть школа № 1. В этой школе есть класс 2 «В». Ученики этого класса прислали мне приветливое письмо, в котором меня поразили такие невероятные строки:
«Особенно нам полюбились „Айболит“, „Мойдодыр“. Ваши книги помогают нам вырасти честными и правдивыми детьми».
Несчастные дети, которых уже с самого раннего возраста приучают к казенной брехне. Сказать, что «Мойдодыр», единственная тема которого —
сказать о нем, что он учит «правдивости и честности», значит бесчестно отклониться от правды.
У «Айболита» тоже другая тематика, не имеющая ни малейшего отношения к «правдивости».
Но дети, учащиеся 1-й Саратовской школы, приучены к тому, чтобы к каждой прочитанной книге, даже не вникая в ее содержание, применять один и тот же фальшивый шаблон.
В этом канцелярите их, конечно, невозможно винить. Но нет оправдания тем педагогам, которые приучают их к штампованной лжи.
Всякая штампованная речь многословна. Ведь тот, кто пользуется истертыми штампами, говорит по инерции, спустя рукава, его внимание к каждому слову ослаблено, поэтому он так и сыплет словами-паразитами, словами-пустышками, превращающими его речь в болтовню. |