А это точно другой мир — и солнце над ним странное… если можно назвать солнцем то, что изредка проглядывает сквозь вихрящуюся пелену мокрых черных туч.

Вокруг не было ни души, но я с нетерпением ждал того момента, когда мы наконец скроемся в чаще от глаз, которые рано или поздно непременно нами заинтересуются. Лучше бы поздно…

Окружающая обстановка коню явно не нравилась, но как животное воспитанное и благородное, он этого старался не показывать, лишь изредка всхрапывая — в такие моменты под его гладкой кожей ощущалось напряженное дрожание мышц.

Алия все еще была в полусонном состоянии, в каковом пребывала с того памятного часа… Я снова закрыл глаза, благо Голиаф видел перед собой дорогу и не имел ни малейшего желания с нее сворачивать. Можно было расслабиться и предаться воспоминаниям.

Каменное ложе… если это, конечно, был камень, в чем я несколько сомневался. Твердый, этого у него не отнять, но в то же время теплый и светящийся изнутри ровным голубым светом. Не знаю, что там говорят ритуалы, но заниматься любовью на таком ложе, мягко скажем, далеко не так удобно, как в нормальной постели. И все же нам пришлось пройти через это — я, как уже было сказано выше, осознал всю бесполезность упрямства, а Алия пребывала под воздействием чувства долга — и, прежде всего, долга перед ее погибшим учителем. Одна радость, что эльфы не соизволили встать в круг и не начали петь песни во славу влюбленных — их песни неплохи, но в некоторые моменты хотелось бы избавиться и от посторонних глаз, и от лишнего… м‑м‑м… шума.

Когда все закончилось, лично я не испытывал каких‑то особых ощущений. Я не о любви — моя милая супруга была столь прекрасна и женственна, что я забыл и о жестком камне под нами, и даже о том, что откуда‑то, возможно, чьи‑то глаза наблюдают за нами, боясь пропустить момент превращения женщины в то, мифическое, Третье Дитя. Надеюсь, мы их разочаровали — я не очень горел желанием увидеть, как моя милая маркиза превращается во что‑то донельзя могучее и страшное.

Алия же чувствовала себя неважно — кружилась голова, во всем теле была слабость — по крайней мере так она описала свое состояние. Меня это не на шутку взволновало, поскольку обещали силу, а забрали и то, что было. Но постепенно маркиза приходила в себя и к вечеру уже вполне оправилась, хотя в целом ощущение внутреннего дискомфорта осталось. Эльфы окружили ее таким вниманием и заботой, какого, боюсь, я не увижу никогда в жизни. Но потом пришлось и поработать — Алия засела за книги.

Всего мы провели во дворце Лемелиска трое суток — и большую часть этого времени Алия твердила заклинания, запоминая длинные вереницы непонятных слов и прерываясь лишь для того, чтобы глотнуть невкусного, но удивительно бодрящего отвара, напрочь отбивающего сон.

Дай им волю, эльфы продержали бы нас у себя и месяц, и два.

Что им, бессмертным, лишняя тысяча человек, которая сейчас погибнет где‑то на равнинах Кайены или в лесах Брекланда! Я, разумеется, понимал, что Алия должна освоить как можно больше из того, чем ей, возможно, придется воспользоваться в нашем походе.

Эльфы нисколько не пытались отговорить нас — раз пророчество гласит, значит, ехать необходимо. Вопрос только в том — когда именно.

Постепенно меня начало разбирать зло — сколько же можно, в конце концов! Если уж решили, то надо двигаться, а не просиживать здесь, в безопасности и покое, день за днем без толку и смысла.

Рейн, похоже, тоже уже вдоволь навосхищался красотами дворца и озера, которое упорно не хотело показывать нам наши отражения; Аманда, на которую здесь поглядывали с опаской, вообще была не в восторге от своего пребывания среди эльфов. Наконец, к исходу третьего дня, Лемелиск скрепя сердце согласился, что нам действительно пора.

— Скажите, князь, — спросил я его на прощание, когда припасы были уже уложены, кони стояли под седлами и эльфийские маги начали создавать заклинание, открывающее Портал, — почему в озере не видно наших отражений?

— А вы не догадались, сэр Стас? — слабо улыбнулся Лемелиск, слегка осунувшийся и сникший.