Он старался приходить пораньше, и Алла, вымотавшаяся за день, оставляла Лору на его попечение, а сама выходила в магазин, запиралась в ванной или понемногу занималась спортом, восстанавливая форму. По выходным Никонов оставался с малышкой вдвоем. Так он учился любить ее. Не только за то, что она маленькая, миленькая и беззащитная, не только потому, что она плоть от плоти его, а потому, что между ними устанавливалась иная, почти телепатическая связь.

Мы любим то, во что вкладываем труд. Воспитание девочки было трудом, не то чтобы тяжелым, но постоянным, изнуряющим. Зато и награда была соответствующая. Лет до четырнадцати Лора была типичной папиной дочкой, признающей только авторитет отца и готовой принимать его сторону при разногласиях с матерью. Это не означало, что она, как все девочки в нормальных семьях, не воспринимала маму как старшую и очень близкую подругу. Но Никонову казалось, что его отношения с Лорой были особенными, теплыми и дружескими. А потом ее как будто подменили. Она стала принимать любое его замечание в штыки, дерзила и язвила. На ее лице появлялось отсутствующее выражение, когда он к ней обращался. Оказалось, что ладить с девочкой-подростком куда сложнее, чем с малышкой, не только требующей внимания, но и щедро отдающей его.

И Никонов отступил. К своему стыду, он не нашел в себе достаточно терпения, мужества и самоотверженности, чтобы преодолеть возникший барьер. Он сдался. Пустил их отношения на самотек. И теперь, несмотря на то что они с Лорой были очень близкими людьми, на деле таковыми не являлись. Годы охлаждения не прошли даром. Отец и дочь превратились во взаимоотталкивающиеся магниты, которые просто не в состоянии приладиться друг к другу.

Алла являлась тем стержнем, на котором держалась их нехитрая конструкция семейных отношений. После ее ухода Никонов и Лора стали отдаляться еще сильнее. Дочь была взрослой девушкой со своими потребностями и секретами, о которых он имел самое смутное представление. Никонов чувствовал, что раздражает ее уже тем, что он мужчина. Она злилась на мать, но главным виновником произошедшего все же считала отца. И сторонилась его, как будто он был ей чужим. С этим ничего нельзя было поделать. Во всяком случае, он не знал, как подступиться к Лоре и стоит ли вообще делать такие попытки. Может, было бы правильнее оставить ее в покое, чтобы дать время залечить душевную рану и свыкнуться с новым положением вещей? Дело осложнялось тем, что дочь явно не собиралась идти ему навстречу. Держалась так, что казалось, будто они носят невидимые скафандры и находятся на автономном жизнеобеспечении.

— Ужинать иди, — позвал Никонов, заканчивая жарить картошку.

Он нарезал ее слишком мелко и держал на чересчур сильном огне. Местами она была сыровата, а местами начала подгорать. Кроме того, запоздало брошенный лук никак не хотел поджариваться. Никонов стоял над сковородой с жирной лопаткой и переворачивал картошку, то и дело роняя кусочки на печку и пол.

— Слышишь? — повысил он голос. — Сейчас буду накладывать. Мой руки — и за стол!

— Я не хочу, — отозвалась Лора из своей комнаты.

— Для кого тогда я стараюсь?

— Не знаю. Для себя, наверное.

— Не вредничай, Лора, ладно? — попросил он, сдерживаясь. — Другая дочь вошла бы в положение. И уж точно помогала бы по хозяйству.

— Так заведи себе другую дочь!

Дверь Лориной комнаты захлопнулась. Никонов размахнулся лопаткой, чтобы швырнуть ее, но опять сдержался и аккуратно положил в раковину.