Я прислонился к ограде. Во рту чувствовалась горечь и было так сухо, что я не мог даже сплюнуть. Правый висок болел. Подняв руку к голове, я обнаружил в этом месте три шипа, впившихся в мою кожу, и выдернул их. Должно быть, во время сумасшедшей гонки по лабиринту розовых кустов я влетел в один из них головой, хотя теперь и не помнил этого.

Возможно, из-за того, что я дышал часто и глубоко, запах роз стал сильнее и теперь больше походил на зловоние чего-то наполовину сгнившего. Я вспотел и поэтому снова стал различать аромат своего кокосового лосьона – почти так же остро, как в тот момент, когда натирал им лицо. Разве что теперь к нему примешивался кислый запах пота.

Внезапно я почувствовал абсурдное, но непоколебимое убеждение в том, что мои преследователи смогут обнаружить меня именно по запаху, как гончие псы. Пока меня спасало только то, что я находился с подветренной стороны.

Вцепившись в ограду, вибрация которой передалась моим рукам и телу, я посмотрел в сторону вершины холма. Поисковая партия только что преодолела первый уступ и спускалась на следующий. Лучи шести фонариков, словно лезвия мечей, рассекали темноту и тщательно обшаривали каждый дюйм колючих зарослей. Когда на сплетенные ветви падал свет, они становились похожими на кости драконов, поверженных когда-то в стародавние времена.

Здесь искать было сложнее, чем на открытом пространстве лужайки, и все же охотники двигались гораздо быстрее, нежели прежде.

Я взобрался по ограде и перевалился через ее верх, стараясь не зацепиться одеждой за острые концы кованых пик. За ней расстилалось открытое пространство: темные долины, неподвижные гряды освещенных луной холмов с разбросанными по ним и почти невидимыми в темноте огромными дубами.

Напоенная зимними дождями трава вымахала мне по колено. Я спрыгнул вниз, и из-под моих ботинок брызнул ее свежий зеленый сок.

Ни секунды не сомневаясь в том, что Сэнди и его сообщники обыщут участок по всему периметру, я поспешил прочь от дома мертвых, направляясь к подножию следующего холма. Мне было необходимо покинуть пределы досягаемости их фонариков раньше, чем охотники достигнут ограды.

Сейчас я удалялся от города, и это было плохо. В необжитой местности мне не от кого ожидать помощи. Каждый шаг к востоку отдалял меня от людей и делал еще более беспомощным, окончательно загоняя в тупик.

Мне еще повезло, что стояла весна. Жар летнего солнца высушил бы высокую траву, сделав ее желтой, как зрелая пшеница, и сухой, как бумага. В таком случае меня было бы легко найти по отчетливому вытоптанному следу.

Теперь же оставалась надежда на то, что влажная сочная трава распрямится позади меня, надежно скрыв от преследователей направление, в котором я двигался. И все же внимательному следопыту и сейчас не составило бы труда выследить меня.

Примерно в двухстах метрах ниже по склону холма нежная зелень луга сменилась более жесткой растительностью. Высокая, почти в мой рост, стена жесткой травы перемежалась здесь с густыми сплетениями ауреолы и козлобородником.

Продравшись сквозь эти дебри, я поспешно нырнул в вымытую дождевыми потоками канаву. Она была около трех метров шириной, и здесь почти ничего не росло. За многие годы проливные дожди вымыли отсюда всю почву, и русло этого естественного водостока было каменистым. Однако сезон дождей уже закончился, и сейчас в канаве было сухо.

Я остановился, чтобы хоть чуть-чуть отдышаться, и осторожно раздвинул высокие стебли травы, желая выяснить, насколько далеко продвинулись мои преследователи. Четверо из них уже перелезали через ограду. Лучи их фонариков то беспорядочно метались по ночному небу, то выхватывали из темноты чугунные копья, упираясь в землю. Они действовали с поразительной невозмутимостью, быстротой и ловкостью.

Хорошо бы знать, все ли они, подобно Сэнди Кирку, вооружены?

Впрочем, вполне возможно, что при таком зверином чутье, расторопности и упорстве оружие им было ни к чему.