— Полукровка что-то знает или подозревает, — тут же объявил Лэрд. — Надо как-то с ним пообщаться, когда шерифа рядом не окажется.

— Но ведь Гарднер писал, что ежели нужна какая-то определенная информация, то из метиса и словечка не вытянешь?

— Да, но он же и указал способ развязать ему язык. «Огненная вода».

Мы взялись за работу: обустроились, разобрали запасы продовольствия, установили диктофон, словом — приготовились провести тут по меньшей мере две недели. На этот срок запасов оказалось больше чем достаточно, а ежели мы задержимся дольше, то всегда сможем съездить в Пашепахо и докупить провианта. Более того, Лэрд привез целых две дюжины цилиндров для диктофона, так что их должно было хватить на неопределенный период времени, тем паче что мы рассчитывали их использовать, только пока спим, то есть очень нечасто: мы условились, что пока один из нас отдыхает, второй будет нести вахту. Понятное дело, такого рода договоренность не всегда удается соблюсти — так что и диктофон тоже пригодится. За материалы, принесенные шерифом, мы взялись не раньше чем устроились на новом месте, а до тех пор имели все возможности ощутить характерную атмосферу места.

Ибо над домиком и окрестностями и впрямь нависала странная аура — воображение тут было ни при чем. И дело не только в угрюмой, почти зловещей неподвижности, и не только в высоких соснах, подступающих к самому домику, и не только в иссиня-черных водах озера; нет, было нечто еще: приглушенное, почти угрожающее ощущение настороженного ожидания и отчужденной, зловещей уверенности — представьте себе сокола, который неспешно кружит над добычей, которая, как он знает, не ускользнет от его когтей. И ощущение это не было мимолетным: оно дало о себе знать почти сразу и нарастало с неотвратимым постоянством в течение часа или около того, пока мы хлопотали по дому. Более того, оно проявлялось так явно, что Лэрд походя сослался на него, как будто давным-давно с ним смирился и знал, что смирился и я! И однако ж никакой зримой причины к тому не было. В северном Висконсине и в Миннесоте — тысячи озер, подобных Рикову озеру. И хотя многие из них находятся не в лесах, лесные своим видом не слишком отличаются от здешнего; так что ровным счетом ничего в здешнем ландшафте не содействовало удручающему ужасу, который словно накатывал на нас извне. Напротив, пейзажи, казалось бы, наводили на мысли прямо противоположные: под полуденным солнышком старый дом, и озеро, и высокий лес вокруг создавали картину отрадного уединения — отчего резкий контраст с неосязаемой аурой зла обретал подчеркнуто страшную остроту. Благоухание сосен и озерная свежесть тоже подчеркивали неуловимо угрожающий настрой.

Наконец мы обратились к материалам, оставленным на столе профессора Гарднера. В срочной бандероли обнаружились, как и ожидалось, книга Г. Ф. Лавкрафта «„Изгой“ и другие рассказы», высланная издательством, и фотостатические копии рукописи и печатных страниц из «Текста Р’льеха» и «De Vermis Mysteriis» Людвига Принна — по всей видимости, в дополнение к первой порции документов, отосланных профессору библиотекарем Мискатоникского университета. Среди бумаг, принесенных назад шерифом, мы обнаружили страницы из «Некрономикона» в переводе Олауса Вормиуса, а также из «Пнакотикских рукописей». Но не эти страницы, по большей части для нас непонятные, привлекли наше внимание. А обрывочные заметки, сделанные рукой профессора.

Было понятно, что профессор успел записать не более чем вопросы и мысли, приходившие ему в голову, и, в то время как особой цельности в этих заметках не наблюдалось, ощущалась в них своеобразная пугающая многозначительность, обретающая грандиозные масштабы по мере того, как становилось очевидным, сколько всего он не записал.