Андре Моруа. Жизнь Александра Флеминга
От автора
Возможно, многих удивит, что я выбрал такую тему. До сих пор я писал о поэтах, писателях, политических деятелях, но никогда еще не писал о людях науки, об ученых-исследователях. Пожалуй, уже одной этой причины было достаточно, чтобы я, наконец, обратился к этой теме. В наш век, когда наука столь глубоко изменяет человеческое существование – как в лучшую, так и в худшую сторону, – вполне естествен тот интерес, который возбуждает жизнь ученого, ход его мысли, сущность его исследований. Но почему выбор мой остановился на Флеминге? Я бы мог сказать, и это прозвучало бы весьма правдоподобно, что мое решение было вызвано важностью сделанного Флемингом открытия. Однако в действительности главную роль здесь сыграла не моя воля. В ноябре 1955 года я получил от леди Флеминг письмо, в котором она выражала пожелание, чтобы я описал жизнь ее мужа, умершего в начале того года. Письмо взволновало меня. Я ответил, что готов обсудить с нею ее предложение. Леди Флеминг приехала в Париж. Будучи сама врачом-бактериологом, она смогла довольно ясно изложить мне проблемы, которые я должен буду затронуть в случае, если соглашусь написать биографию Флеминга. Она обещала предоставить в полное мое распоряжение все рукописи и работы мужа. Хотя говорила она очень убедительно и меня соблазняла столь новая мне тема, все же я попросил дать мне время, впрочем очень небольшое, на размышления. У меня были весьма серьезные причины для колебаний. С одной стороны, я считал, что ученый справился бы с этой задачей лучше меня; с другой стороны, характер самого Флеминга, человека молчаливого и замкнутого, представлял немалые трудности для писателя. Но всякая трудность – это своего рода вызов, и мне показалось соблазнительным принять этот вызов. Меня еще подбодрили мои французские друзья: профессора Робер Дебре и Жорж Портман, знавшие Флеминга, а также доктор Альбер Делонэ из Пастеровского института, который предложил снабдить меня всеми необходимыми сведениями по бактериологии. Я начал свою литературную деятельность, создав в дни моей юности образ замкнутого шотландца в романе «Молчаливый полковник Брамбль». А что, если в старости я напишу «Молчаливый профессор Флеминг»? Разве не может подобная симметрия доставить известное духовное удовлетворение? И Брамбль и Флеминг наделены были одними и теми же, но по-разному проявлявшимися положительными качествами. Меня очень привлекало в них сочетание скрытого юмора с лояльностью и независимостью, их сдержанность и большой ум. Словом, я дал согласие. И я об этом не жалею. Ближе ознакомясь с методами работы ученых и с их образом жизни, я узнал для себя много нового. Кроме того, я вскоре обнаружил, что и этому, на первый взгляд такому спокойному существованию не чужды общечеловеческие драмы. Отношения между Флемингом и его учителем Алмротом Райтом содержали в себе все элементы подобной драмы. Жизнь лаборатории – это жизнь группы ученых. Я попытался ее описать. И чем лучше я узнавал своего героя, тем больше к нему привязывался. Без великодушной и постоянной поддержки леди Флеминг я не собрал бы все необходимые мне свидетельства очевидцев и документы. Благодаря ей я смог во время поездок в Лондон повидаться почти со всеми людьми, которые были как-то связаны с жизнью Флеминга: учеными, медиками, друзьями. Для меня было неожиданной радостью встретить среди них доктора Дж. У. Б. Джеймса, которому доктор О'Грэди (из моего первого произведения) обязан столькими блестящими и парадоксальными идеями. Нити, из которых соткана наша жизнь, порой переплетаются самым неожиданным, причудливым и благоприятным образом. Если перечислить имена всех, кто любезно согласился рассказать мне, либо записать или продиктовать для меня свои воспоминания, составился бы очень длинный список. Я упоминаю их в книге всякий раз, как привожу их слова. |
