– Нелепость! – сказал, отвернувшись, Порошин: – у французов никогда не будет республики… Они по природе монархисты, а вкусом – фетиши… Да и вы рискуете, – теперь здесь правит Людовик Бонапарт, – его агенты увидят у вас эти монеты, вы еще насидитесь в полиции, вас осудят и вышлют.

– Это уж мое дело, – серьезно и сухо ответил армянин. Он раздул принесенную с угольями жаровню и взял в руки серебряный, с финифтью, изящного и странного вида ящичек. Из ящичка он вынул несколько зерен. Зерна были чернея, блестящие, точно выточенные из агата.

– Эти пилюли, – произнес с важностью и даже благоговением армянин: – вы примете, если на это решились, одну за другою… Вот ровно семь пилюль, – вы проглотите их и, проспав здесь семь дней, ровно столько же дней проживете в следующем веке… Понятно ли вам? Но еще одно условие, – не мое, а тех, кто оставил нам эти зерна.

– Какое? говорите скорее: но мучьте, не томите, у меня точно лихорадка…

– За каждый день жизни в том земном веке, то есть через сто лет, – вы одним годом менее проживете в этом свете, или веке… Условие – извините – не шуточное, и я вас о том предупреждаю… Подумайте прежде, чем решитесь заснуть.

– Давайте ваши пилюли, я решился! – ответил, покраснев, Порошин: – не хочу откладывать, давайте теперь же. Порошин взял пилюли.

Армянин помог гостю переодеться в принесенное "будущее платье", причем услуживал ему с отменною любезностью. Незаметно вошедшая в это время жена армянина полуспустила гардины на окна, переставила некоторую мебель и бросила на уголья жаровни какую-то нежно-пахучую, янтарного цвета, смолу. В комнате мгновенно стал распространяться необъяснимый, томительно-сладкий, опьяняющий запах.

– А что это за надписи на обороте монет? – спросил он хозяина: – с какой стати во Франции будут чеканить, на национальных деньгах, подобные азиатские письмена?

– Это все вы узнаете сами, проглотив последнюю из пилюль, – вежливо-сдержанно ответил восточный маг.

Порошин взял на ладонь поданные зерна, поглядел на них с секунду и быстро проглотил их одно за другим. Армянин указал ему на ключ в двери, стакан и воду в графине, также вежливо откланялся и вышел с женой.

"Посмотрим, – подумал Порошин, замыкая за ними дверь: – и уж если надуют, я не пощажу их, обо всем напечатаю в газетах"…

Он подошел к столу, выпил залпом стакан воды и взглянул на площадь Трона в окно. Наступал вечер… Солнце золотило крыши домов, колонны с бюстами королей, фонтан и ветви старых каштанов.

Непонятная, чарующая нега стала охватывать Порошина. – "Нет! не поддамся! даже вовсе не засну и посмотрю, что будет!" – сказал он себе, принимаясь ходить по мягкому, пестрому ковру небольшой, уютной горенки.

Долго ли так ходил Порошин, улыбаясь предстоящему испытанию и думая о своей решимости наблюдать, – этого в впоследствии не помнил. Подойдя к окну, он опять взглянул на площадь и потер глаза: площадь Трона как бы застлало туманом. Порошин присел на кушетку, склонил голову.-"Да что же это со мною? – мыслил он: – я как будто дремлю!" – Он почувствовал, что, одолеваемый неудержимой наклонностью заснуть, он ложится, протягивает ноги и против воли дремлет, даже засыпает.

…"Нет, черт возьми, не засну! не засну, ни за какие блага в свете!"сказал себе Порошин, усиливаясь выбиться из сладких, охвативших его грез, усиливаясь не покориться им и встать.

…Это ему как бы удалось…

Он вскочил и подошел к окну.