— В чем дело? — спросил Николас, озираясь спросонья.

— Дело? Дела хватит на целую ночь, — отозвался кондуктор. — Будь проклят гнедой с бельмом на глазу! Он, видно, взбесился, а карета и опрокинулась. Эй, послушайте, не поможете ли вы мне? Черт подери, я бы помог, даже если бы у меня все кости были переломаны.

— Иду! — крикнул Николас, с трудом поднимаясь на ноги. — Я готов! Меня только слегка оглушило, вот и все.

— Держите их крепко, пока я перережу постромки! — крикнул кондуктор.Уж как-нибудь придержите их! Здорово, приятель. Готово! А теперь отпустите! Они, проклятые, быстро добегут до дому.

И в самом деле, как только лошади получили свободу, они преспокойно пустились рысью назад, к конюшням, только что ими покинутым и находившимся на расстоянии не более мили.

— Можете вы затрубить в рог? — спросил кондуктор, снимая один из фонарей кареты.

— Думаю, что могу, — ответил Николас.

— Потрубите-ка вон в тот, что лежит на земле, да так, чтобы мертвые проснулись, — продолжал кондуктор, — а я постараюсь унять этот визг в карете. Иду, иду! Незачем поднимать такой шум, сударыня!

С этими словами он принялся открывать дверцу кареты, очутившуюся сверху, а Николас, схватив рог, разбудил далеко вокруг эхо, исполнив на этом инструменте одну из самых удивительных мелодий, когда-либо слышанных смертными. И она возымела действие, не только заставив очнуться тех пассажиров, которые, оглушенные падением, еще не пришли в себя, но и призвав помощь со стороны: вдали замелькали огни и фигуры людей.

Какой-то человек верхом на лошади прискакал галопом, прежде чем пассажиров собрали всех вместе, а когда приступили к тщательному расследованию, то обнаружилось, что леди в карете разбила свой фонарик, а джентльмен — голову; что два передних наружных пассажира отделались синяками под глазом, джентльмен рядом с кучером — расквашенным носом, кучер — ссадиной на виске, мистер Сквирс — ушибленной чемоданом спиной, а остальные пассажиры не получили ровно никаких повреждений благодаря мягкому снежному сугробу, в который они опрокинулись. Когда эти факты были окончательно установлены, леди рядом симптомов указала на приближение обморока, но, услышав предостережение, что в таком случае кому-нибудь из джентльменов придется тащить ее на спине до ближайшего трактира, она благоразумно изменила свое решение и пешком пошла назад вместе остальными.

Добравшись до трактира, они обнаружили, что этот уединенный дом не очень удобен для размещения в нем, — в этом отношении все его ресурсы заключались в одной общей комнате, с полом, усыпанным песком, и в двух-трех стульях. Но после того как в очаг бросили большую охапку хвороста и немалый запас угля, положение не замедлило улучшиться, а к тому времени, когда пассажиры смыли все поддающиеся уничтожению следы недавнего происшествия, в комнате уже было тепло и светло, что являлось большим благодеянием после холода и сумрака снаружи.

— Вы поступили прекрасно, мистер Никльби, удержав лошадей, — сказал Сквирс, прокрадываясь в самый теплый уголок. — Я бы и сам это сделал, если бы подоспел вовремя, но я очень рад, что вы это сделали. Вы это сделали очень хорошо, очень хорошо.

— Так хорошо, — сказал джентльмен с веселым лицом, казалось, не очень одобрявший покровительственный тон, усвоенный Сквирсом, — так хорошо, что если бы их не удержали на месте твердой рукой, у вас, по всей вероятности, не осталось бы мозгов для преподавания.

Это замечание послужило поводом к беседе касательно расторопности, обнаруженной Николасом, и его осыпали поздравлениями и похвалами.

— Конечно, я очень рад, что спасся, — заявил Сквирс, — всякий рад, когда, спасается от опасности, но если бы хоть один из моих питомцев получил повреждения, если бы я не имел возможности вернуть кого-нибудь из этих мальчуганов его родителям целым и невредимым, каким я его получил, — что бы я тогда почувствовал? О, было бы лучше, если бы колесо прокатилось по моей голове!

— Все они братья, сэр? — осведомилась леди, обладавшая лампой Дэви, иными словами — безопасной лампой.