— По правде сказать, сэр, я рад, что застал вас одного, потому что я хочу кое-что сообщить вам, — проговорил Николас с понятной нерешительностью. — Можете ли вы уделить мне несколько минут?

— Конечно, конечно! — ответил брат Чарльз, посмотрев на него с беспокойством. — Говорите, дорогой мой сэр, говорите.

— Право, не знаю, как и с чего начать, — сказал Николас. — Если были когда-нибудь у человека основания проникнуться любовью и уважением к другому человеку, испытывать к нему такую привязанность, что самая тяжелая служба приносит радость и наслаждение, хранить такую благодарную память, что она должна пробудить величайшее рвение и преданность, то такие чувства должен питать к вам я, и питаю их всем сердцем и душою, поверьте мне!

— Я вам верю и счастлив этим, — ответил старый джентльмен. — Я в этом никогда не сомневался и не буду сомневаться. Уверен, что не буду.

— Доброта, с какою вы это говорите, дает мне смелость продолжать, — сказал Николас. — Когда вы оказали мне доверие и послали с теми поручениями к мисс Брэй, я должен был бы вам сказать, что видел ее задолго до этого и что ее красота произвела на меня впечатление, которого я не мог забыть, и что я бесплодно старался найти ее и узнать историю ее жизни. Я вам об этом не сказал, потому что тщетно надеялся побороть более слабые мои чувства и подчинить все прочие соображения чувству долга перед вами.

— Мистер Никльби, — сказал брат Чарльз, — вы не обманули доверия, которое я вам оказал, и не воспользовались им недостойно. Я уверен, что вы этого не сделали.

— Я этого не сделал, — твердо заявил Николас. — Хотя я убедился, что необходимость владеть собой и обуздывать себя возрастает с каждым днем и трудности увеличиваются, я никогда не позволял себе ни слова, ни взгляда, каких не позволил бы себе в вашем присутствии. Я никогда не нарушал оказанного мне доверия, не нарушаю его и теперь. Но я вижу, что постоянное общение с этой прелестной девушкой пагубно для спокойствия моего духа и может гибельно повлиять на принятые мною вначале решения, которым я до сих пор не изменял. Короче говоря, сэр, я не могу доверять самому себе и прошу и заклинаю вас незамедлительно увезти эту молодую леди, порученную заботам моей матери и сестры. Я знаю, что для всех, кроме меня, — для вас, видящих неизмеримое расстояние между мной и этой молодой леди, которая является теперь вашей опекаемой и предметом вашего особого внимания, — моя любовь к ней, мои мечты о ней должны казаться верхом безрассудства и дерзости. Я знаю, что это так! Но, наблюдая ее, как наблюдал я, зная, какова была ее жизнь, кто может ее не любить? У меня есть только это одно оправдание. А так как я не могу бежать от соблазна и не могу побороть эту страсть, постоянно видя предмет страсти перед собою, что остается мне делать, как не просить вас, чтобы вы его удалили и дали мне возможность забыть ее!

— Мистер Никльби, — сказал старик после короткого молчания, — большего вы не можете сделать. Я был неправ, подвергая этому испытанию такого молодого человека, как вы. Я мог бы предвидеть, что должно случиться. Благодарю вас, сэр, благодарю вас. Маделайн переедет.

— Если бы вы оказали мне милость, сэр, и никогда не сообщали ей об этом признании, чтобы она могла вспоминать обо мне с уважением…

— Я об этом позабочусь, — сказал мистер Чирибл. — Итак, это все, что вы имеете мне сказать?

— Нет! — возразил Николас, встретив его взгляд. — Это не все.

— Остальное мне известно, — сказал мистер Чирибл, которому такой быстрый ответ доставил, по-видимому, большое облегчение.