Незадачливый лейтенант, который к тому же оказался связником известного английского путешественника и разведчика капитана Френсиса Янгхазбанда, был доставлен в Маргелан, где его лично допросил губернатор Ферганы.

После допроса обмишурившийся лейтенант был выслан из Туркестана.

Скандал разразился громкий, командующий английской армией в Индии генерал Робертс подписал приказ о подготовке к войне с Россией, развесил его на заборах и велел горнистам трубить сбор — генерал привёл свои войска в боевую готовность, что само по себе уже было неприятно.

Лондон заявил Санкт-Петербургу протест по поводу «памирского инциндента»; Певческий мост, где располагалось Министерство иностранных дел России, не замедлил прогнуться «в спине» и заверил официальный Лондон, что русские войска из Бозай-Гумбаза выведены (это небольшой отряд-то, пятьдесят человек, которых не то чтобы войсками — даже эскадроном звать было зазорно), а русский полковник Ионов за превышение своих полномочий наказан.

Так англичанам и было отписано. Чёрным по белому.

Певческий мост был готов срубить храброму полковнику голову и отчитаться в этом перед господами с берегов Темзы, но Михаила Ефремовича принял император Александр Третий, после беседы подарил ему свой перстень и произвёл в генерал-майоры. Конторщики с Певческого моста по этому поводу лишь дружно икнули, изобразив на лицах отсутствующие выражения: это дело их, мол, не касается.

Так что Ионову хорошо известно, как без разрешения властей надо ходить за кордон. Кстати, англичане под дипломатический шумок организовали две экспедиции в Хунзу и Нагар, на которые Россия также много лет поглядывала с неослабеваемым интересом, но попыток забраться туда не сделала ни одной. Англичане же на все условности наплевали...

Корнилов сидел у костра и писал. Керим и Мамат, пока капитан работал, старались ему не мешать. Рассвет занимался долго — замерзшее солнце не хотело показываться из-за каменных горбов, перемещение из тёплых уютных краёв в неуютные холодные — дело не самое приятное, поэтому светило и медлило, воздух то светлел, то темнел, ночь не желала сдавать свои позиции, но потом нехотя отступила, и Корнилов, попив чаю с лепёшкой, скомандовал отряду:

   — Вперёд!

Вторые сутки ушли на съёмку крепости ещё с трёх точек — капитан производил съёмку тщательно, выверяя до мелочей расстояние и наводя объектив на резкость — снимать хорошей камерой было приятно, — работой он остался доволен, поэтому следующую ночь он вместе со своими спутниками провёл в небольшой деревне под Мазар-и-Шарифом, где был постоялый двор — редкость для кишлаков. Ночёвка под крышей, в помещении, пахнущем прелым зерном, среди клопов, оказалась не в радость: клопы жалили так, что от них хотелось лезть на стенку.

Керим принёс несколько свежих веток арчи, кинул их Корнилову.

   — Обложитесь этими ветками, господин, — посоветовал он, — легче будет.

Но клопы знали все методы борьбы, которые способны применить против них люди, в остро пахнущие смолой ветки арчи они не полезли, а поступили по-другому: забрались на потолок и оттуда один за другим стали пикировать на спящих.

Не выдержав, Корнилов поднялся и, подхватив седло, вышел во двор, к лошадям. С невидимых в темноте гор дул сырой, насквозь пробивающий тело ветер. Керим, поспешно вышедший вслед за капитаном, взял у хозяина большую толстую кошму, постелил её на землю, вторую кошму, помягче и поменьше, кинул сверху — этой кошмой можно было укрываться как одеялом.