|
Это было Дитя, такое же, как все дети, и Она целовала Его, смотрела, как Он спит. Это был Юноша, которому Она чинила хитон; Он зарабатывал на хлеб, садился за стол, чтобы поесть, разговаривал с соседями; были и другие, похожие на Него набожные ремесленники, хорошо знавшие Писание. И, конечно, в эти последние дни это все тот же Человек; Он по-прежнему подходит к двери, молча, с отрешенным взглядом слушает разговоры соседей, внимательно прислушиваясь к доходящей со всех сторон молве об Иоанне. Но вот уже проявляется в Нем сила, и Мать Его единственная тому свидетельница. Да, человек, как человек, но вместе с тем и Тот, кого будут называть таинственными словами «Сын Человеческий».
Сейчас Он уже далек отсюда, полностью отдан тому, что любит, тому человечеству, которое надо будет отвоевать, — и у какого врага! Думая о Своих врагах, Иисус представляет Себе не фарисеев, первосвященников или воинов, которые будут бить Его по лицу. Взглянем правде в глаза: Он знает Своего противника — у того много имен на всех языках. Иисус есть свет, пришедший в мир, который отдан во власть тьмы. В этот пятнадцатый год правления Тиберия сатана открыто правит миром. Для кесаря, живущего на Капри, он изобретает гнусные игрища, о которых рассказывает Светоний. Он пользуется богами, чтобы развращать людей, он подменяет собою богов, обожествляет злодеяние, он — владыка мира. Иисус знает его, но он еще не знает Иисуса: он не вводил бы Его в искушение, если б знал Его. Просто он ходит вокруг самой чистой и самой святой души, к какой когда-либо осмеливался приблизиться. Но какой святой непогрешим? Именно это всегда и ободряет сатану. Гордость, погубившая его самого, как язва обезображивает столько лиц, считающих себя ангельскими! Сейчас Сын Человеческий подобен гладиатору, еще скрытому где-то во мраке, но уже готовому выйти на залитую ярким светом арену, где Его в страхе ждет зверь. «Я видел, — воскликнет Христос в один радостный день, — Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию!» Быть может, это падение Он увидел внутренним взором в последние часы Своей безвестной жизни. Видел ли Он (а как Он мог не видеть?), что побежденный ангел увлечет за собой миллионы душ, которых будет больше, чем хлопьев в снежной буре? И Он взял плащ, завязал сандалии и сказал Своей Матери прощальные слова, которых никто никогда не узнает.
Иисус спешит в Иудею, Он идет в ту область Иордании, близ Вифании, где Его ждут первые друзья. Но это не та Вифания, в которой незадолго до смертного часа будут поклоняться Ему последние Его друзья. Идет ли Он один или, быть может, с Ним идут и другие назаряне, прослышавшие об Иоанновом крещении? Сердцем Он уже знает учеников Крестителя, которые пришли из Вифсаиды в Вифанию и, едва завидя Иисуса, оставят Предтечу. А среди них самый любимый: сын Зеведеев… Но Иоанн был один, когда Иисус приблизился к нему — он Его еще не знал. Позднее Иоанн воскликнет: «Вот Агнец Божий, который берет на Себя грехи мира». Вместе с другими набожными иудеями Иисус идет совершить покаянное омовение, будто и у Него есть грехи, от которых требуется очиститься. Сыну Человеческому надо было сделать первый шаг, выделиться из той человеческой массы, в которую вот уже тридцать лет Он был погружен более, чем зерно в землю, где был сокрыт более, чем сегодня в Евхаристии. Но Ему не подобало выходить на подмостки и кричать: «Я Христос, Сын Божий». Он снимает одежду, входит в воду и, несмотря на отказ Иоанна, требует крещения. И Тогда Дух Святой явственно осеняет Его крыльями, тень которых тридцать лет назад трепетала на Деве, чтобы Она зачала. Иоанн Креститель (а может быть, и другие) слышит голос: «Ты есть Сын Мой возлюбленный И сын Человеческий уходит в пустыню, где рыщет дьявол, неотступно преследуя этого опасного Незнакомца».
После сорока дней поста и созерцания Иисус вернулся на место крещения. |
