— Спасибо, тетя Мэри.

Теперь тетя Мэри, указывая на бумагу, валявшуюся у ног Эмили, спросила:

— Неужели ты не хочешь знать, что там написано?

Эмили посмотрела вниз на бумагу и на конверт, прикрепленный к ней, и, наклонившись, подобрала его и распечатала.

Оно было написано весьма замысловато и начиналось так:

«Дорогая Эмили дорогой друг!

Прошу вас принять этот дар и не задаваться вопросом - почему? Просто считайте, что вы делаете мне одолжение. У меня нет никого, к кому я бы мог быть добр, никого, кому бы я мог дарить подарки, поэтому, надеюсь, вы окажете мне такую любезность и оставите себе то, что в конечном счете является вашей собственностью.

Я могу сказать, что время, которое мы провели вместе в Ньюкасле, было самым счастливым с момента моего возвращения в эту страну. И хотя я должен уважать ваши пожелания, я надеюсь, что, когда мы снова встретимся, случайно, вы уделите мне несколько минут вашего времени, поскольку нет никого, кроме вас, с кем бы мне так хотелось поговорить».

Она перевернула страницу и продолжила чтение:

«Я объяснил ювелиру, что может так случиться, что вы захотите продать ему часы. Я оставил ему ваше имя и описал вас. Он, конечно, поторгуется с вами, это вполне понятно; но я думаю, что он честный человек и не будет пытаться обмануть, он назначит сумму, которая устроит вас, да и он получит прибыль, которая необходима для ведения дел.

Не пытайтесь вернуть часы мне; если вы это сделаете, то я, будучи настойчивым по характеру, снова передам их вашей тете».

Она сильно закусила губу, читая последние строки:

«Пожалуйста, оставайтесь такой, какая вы есть, Эмили; не меняйтесь ни при каких обстоятельствах.

Заканчивая письмо, называю себя, с вашего позволения, вашим другом,

Николас Стюарт».

Не так уж много писем Эмили получала в своей жизни. Редкие неграмотные послания от отца и что-то в том же роде от Люси. И тем не менее она чувствовала, что это необычное письмо. Странным образом оно вызвало в памяти его лицо, лицо иностранца. Девушка подумала, что это не совсем обычное для англичанина письмо. Она не знала, как поняла это, поскольку у нее не было другого письма, с которым его можно было бы сравнить, но она глубоко ощущала это.

— Что он написал, девочка?

Эмили не хотела, чтобы тетя Мэри знала, что написано в письме, но, учитывая обстоятельства, она ничего не могла поделать, а только прочитать ей письмо.

Закончив, она аккуратно сложила письмо, а Мэри, качая головой, улыбнулась и сказала:

— Бог мой, этот парень мог бы писать книги. Так вот, я так понимаю, девочка, учитывая то, что он написал здесь, — она постучала по письму, которое Эмили держала в руках, — если бы даже я никогда его не видела, я бы сказала, что этот мужчина как раз для тебя. Худоватый малость, не в теле, тонкий, как жердь, можно сказать. Но это хорошая, крепкая худоба, и эта крепость проявляется в том, что он пишет. — Она снова указала на письмо, а потом спросила: — Что ты с этим собираешься делать... с часами?

— Не знаю, тетя Мэри. Я не могу держать их при себе. О, Господи! Я совершенно ошеломлена. Я ни за что бы не поверила, что кто-то может быть таким добрым. Однако, как я уже сказала, я не могу держать их при себе. Может быть... может быть, вы сохраните их здесь, тетя Мэри?

— Ох, девочка. — Мэри широко развела руками.