Талоло, к этому времени уже совершенно больной от груза непомерной ответственности, сидел как слуга на полу позади нас. Талоло очень переживает, что Элена, жена Томаси, которую мы взяли в прачки, низкого происхождения. Он тщательно объяснил нам, что хотя она из его семьи, но занимает там очень скромное положение. Мать Талоло, кажется, женщина-вождь, не знаю насколько высокого ранга, и сам Талоло когда-нибудь станет вождем. Я с тревогой спросила его, будет ли он у нас работать, когда «примет свое имя вождя». «Ни за что», — был ответ. — «Тогда нельзя работать руками. Но Талоло не хочет принять имя. Он хочет жить, как белый». Это не слишком успокоило меня, потому что Генри всегда говорил то же самое, а теперь, как я слышала, принял свой сан и стал вождем трех деревень, в которых будет вместе человек пятьсот взрослых. Родичи Генри сперва возражали против его назначения, но сейчас они им очень довольны. Думаю, что своим успехом Генри отчасти обязан школе, которую прошел у нас, потому что он до мелочей следовал нашим советам, хотя зачастую они были очень далеки от понятий рядового самоанца.

Но вернемся к Чарли-над-водою. После обеда они с Льюисом и в сопровождении Талоло как переводчика прошлись по деревне и беседовали, насколько это удавалось. Тропинка узкая, и в одном месте на них налетел на своей лошади Суэнн, аптекарь из Апии, едва не задавив короля и Льюиса. Один из стражников (короля сопровождали два человека с винчестерами) выскочил вперед и остановил невежду, который сильно перепугался. Позже мы услышали, что он рассказывал в Апии, будто мирно ехал по дороге, а Льюис остановил его лошадь и вежливым, извиняющимся тоном объяснил ему, что уж лучше подчиниться местным обычаям и уступить дорогу.

После их возвращения с прогулки мы все уселись на циновке у входа и курили. Издали послышалось пение мужских голосов, и вскоре показалась процессия идущих парами юношей в венках. Каждый из них положил перед нами по корешку таро, к этому они добавили еще пару цыплят, а король — гигантский корень свежей кавы. Были произнесены речи, после чего расстелили циновки для танцоров, которых созвали сигналом рожка. Танцоры составили два длинных ряда, с ними были два комика и еще горбун, по-видимому, королевский шут. Сначала они исполнили в честь нас приветственную песню, а потом пели, плясали и разыграли несколько сценок — все с большим искусством. Кое-что было очень забавно. Особенно великолепен был горбун, пародировавший недавно побывавших здесь циркачей. Льюис не мог вести серьезную беседу с помощью Талоло, только и знавшего что твердить «очень удивлен», но договорился приехать в Малие еще раз с лучшим переводчиком. Возвращались мы на лодке при лунном свете горячими поклонниками Матаафы.

Примерно через неделю Льюис отправился туда вторично верхом с Чарли Тэйлором в качестве переводчика. Они выехали вечером в субботу под проливным дождем и в воскресенье утром весьма рано уже вернулись назад. Льюису удалось немного лучше побеседовать с Матаафой, которому он советовал поддерживать мир и подружиться с Лаупепой. Матаафа как будто и сам тех же взглядов. Он действительно хочет, чтобы Лаупепа поселился в Малие и они правили бы совместно и, по-видимому, не намерен затевать войну.

Ранним утром, около четырех, когда начинают петь утренние птицы, Льюиса разбудил звук дудки, на которой кто-то тихо наигрывал странную мелодию. Когда он позже спросил об этом, Матаафа пояснил, что музыка во время пения ранних птиц навевает приятные сны. Он еще добавил, что отец его не разрешал наносить вред никакому животному или птице и поэтому был прозван Королем Птиц.