— Этот засранец тебя не отпустил? — громко проговорил Берестов, кивнув на дверь с помпезной табличкой, обрамлённой золотой каёмочкой. — А почему?

— У Вадима Олеговича сегодня была какая-то важная встреча, — призывая Ивана Ильича снизить обороты, шёпотом ответила Люба.

— А чего ты шуршишь, словно мышь в норе? — стараясь говорить как можно громче, Берестов намеренно повысил голос.

— Иван Ильич, не нужно, он и так обещал меня сегодня уволить. — В голосе Любаши послышались невольные нотки боязни, и, взглянув в её побледневшее лицо, Берестов почувствовал, что за эти опущенные, наполненные смятением глаза Любаши он готов порвать Зарайского на мелкие куски безо всякого сожаления.

— Что-то этот Засранский берёт на себя много воли, надо бы с этим разобраться, — изрек Берестов, и, услышав изуродованную фамилию шефа, произнесённую Берестовым с особым нажимом, Любаша помимо своей воли хихикнула.

— Эт-то ещё что тут такое?! — Удачный каламбур Берестова подействовал на Зарайского словно красная тряпка на быка, и, распахнув дверь настежь, Вадим Олегович собственной персоной возник на пороге своего кабинета. — Какой наглец позволил себе… о-о-о! Иван Ильич, — мгновенно просияв, лицо Зарайского, словно пасхальный блин, обильно засочилось маслом, — какая радость! А я-то, вэц-цамое, думаю, кто это ко мне в гости пожаловал? Милости просим, проходите! — желая продемонстрировать своё добросердечие, Зарайский слегка согнулся, и его улыбка засияла ярче электрической лампочки. — Любочка, будь добра, вэц-цамое, сообрази-ка нам с Иваном Ильичем по кофеёчку, только, вэц-цамое, смотри, чтоб скоренько: одна нога здесь — другая там, негоже заставлять ждать такого дорогого гостя. Всё поняла? — многозначительно двинув бровями, Зарайский шевельнул пальцами правой руки, что, по всей видимости, должно было означать указание поторопиться. — Так что ж мы здесь стоим, на дороге? Добро пожаловать в мои апартаменты! — приглашая Берестова войти, Зарайский провёл по воздуху рукой и, описав ею широкий полукруг, театрально поклонился.

— Да я, в общем-то, не к вам, — глядя на Вадима Олеговича сверху вниз, Берестов холодно царапнул взглядом по лицу Зарайского, — так что зря выворачиваетесь наизнанку.

— Если вы не ко мне, тогда, значит, вы, вэц-цамое, ошиблись дверью? — Исподлобья бросив на Любу короткий взгляд, Зарайский сложил губы недовольным колечком и разогнулся. — Любочка, Иван Ильич уходит, так что кофе, наверное, не потребуется, так что, вэц-цамое, можешь не стараться.

— Отчего же ошибся — вовсе нет, — надменно вскинув голову, Иван Ильич сухо взглянул на второго секретаря и с удовольствием увидел, как, повинуясь давней привычке бояться нахмуренных бровей начальства, от страха заходил ходуном подбородок Зарайского.

— Вы меня, видимо, вэц-цамое, не поняли, — заюлил Зарайский, — я хотел сказать, что… хм… Любочка… ты всё же поставь кофейку, вдруг товарищу Берестову захочется выпить чашечку, так мы… хм, вэц-цамое, мы всегда только рады. — Не зная, как себя лучше держать, он напряжённо улыбнулся, и его правая щека задёргалась в мелком тике.

Ошибиться в том, как следует себя вести по отношению к бывшему начальству, было нельзя, потому что, во-первых, за ошибки такого рода можно расплачиваться много лет, а во-вторых, может, это самое начальство вовсе никакое и не бывшее, а самое что ни на есть настоящее. Одно время, с месяц назад или меньше, по горкому ходили слухи, будто Берестова переводят в Москву на пенсию по состоянию здоровья, но, возможно, это были только слухи, и, вернувшись из Узбекистана, всесильный партруководитель вовсе не собирался уходить на заслуженный отдых; и если дела обстояли именно так, а не иначе, из неожиданного визита этой шишки могла выйти пренеприятнейшая история.