Иногда эти лекции приводили меня в ужас и замешательство. Как-то вечером, сразу после одной из таких диатриб, я подловил Лори за прочисткой кишечника в уборной и на полном серьезе спросил, зачем она это делает, на что она ответила: «Чтобы подготовить мое тело для нового владельца».

Думаю, Лори нравилась мысль о полном преображении, которое претерпела Патти Херст, став на какое-то время Таней и ограбив несколько банков. Полагаю, Лори чувствовала необратимые перемены, происходившие в ней самой, и решила, что история Патти отвечает этим внутренним переменам. Их биографии тоже были в чем-то схожи. Семьи у нас были большие, а родной городок Патти Херст во многом напоминал наш – целиком погруженный в мечты о единении с природой и техногенной элегантности, о гипсовых арках и рододендронах, о домах будущего с плексигласовыми крышами, оборудованными электрическими мангалами с системой вентиляции, и о благонамеренных проектах социального благоустройства.

Оставив позади Уистлер, я продолжал ехать под дождем, размышляя над тем – по мере приближения предстоящей встречи,– что именно я собираюсь сказать или сделать, если действительно обнаружу свою сестру. За прошедшие годы во сне и наяву я прокрутил про себя столько возможных вариантов разговора, что в действительности разговор мог либо вовсе не сложиться, либо оказаться очередным сном. Обе перспективы выглядели равно непривлекательно.

Что она сделает? Улыбнется? Встретит меня с каменным лицом? Огрызнется? Уйдет? Дотронемся ли мы друг до дружки? Годы напролет я снова и снова прокручивал сценарии встречи, и вот теперь, когда появилась такая возможность, я никак не мог сообразить, что мне говорить, что делать.

Патти Херст была не единственной навязчивой идеей Лори. Следом за ней шла одежда, становившаяся все более и более причудливой после окончания школы,– это был магазин дешевого платья, но только очень дешевого: разномастные наслоения потертых уродливых одеяний – броские, безнадежно безобразные цветастые рубашки с короткими рукавами – навыпуск поверх армейских брюк цвета хаки – нечто безумное, этакая дешевая краля. И родители терпели все это, наряды Лори с каждым разом становились все более вызывающими, сама она – все более грязной и неухоженной, ее поведение – все более невменяемым, когда она в очередной раз возвращалась домой после неудачного романа, скандала с соседкой по комнате, таскавшей ее вещи, или еще почему. Однако они мирились со всем.

В жизни родителей не было ничего такого, что могло бы подготовить их к выходкам Лори. Они не укладывались ни в какие рамки, поэтому их предпочитали не замечать и не упоминать о них. Даже когда Лори замахивалась на родителей, воровала у них деньги, разбила их «олдсмобиль»,даже когда возле дома появлялась конная полиция, ведя Пори, всю в слезах. Ничто из этого обсуждению не подлежало.

Я выставляю Лори в ужасном свете. А сам, наверное, кажусь этаким пай-мальчиком – но дело не в этом. Суть в том, что она была намного старше меня и поэтому всегда как бы окружена ореолом недосягаемости. Эти несколько лет разницы делали ее непознаваемой.

И вот почему Лори особенно отдалилась от меня: однажды мы смотрели по телевизору какую-то передачу про экстрасенсов. Лори было, наверное, лет двадцать, и она казалась прежней Лори. Если ей удавалось вести себя прилично хотя бы полчаса, то все мы, вся семья, готовы были поверить, что прежняя Лори вернулась и что все снова будет замечательно.