— Никогда не задумывалась об этом, — улыбнулась Яна. — Надо будет на досуге примерно подсчитать, какое количество костей может быть у меня? Вдруг уже на пару скелетов наберется?

— Моя беда, что своего мужа Ивана Тихоновича я слишком сильно любила. Пересидела я в девках… И когда после сорока вдруг узнала, что такое любовь, ласка, то совсем разум потеряла… Замужем я расцвела, жизнь открылась для меня по-новому, и я была готова на многое. Никогда для меня не было секретом, что я вторая жена, но муж тщательно скрывал информацию о своей бывшей семье. Вроде как очень плохо он расстался с прежней женой — она загуляла, нашла себе другого, и ему было больно об этом вспоминать и говорить. Я знала, что у него двое сыновей. Были они маленькими совсем, когда тот брак распался, но жена запретила ему общаться с детьми. Она хотела, чтобы мальчики привыкли к ее новому мужу и называли его отцом. Иван Тихонович любил первую жену и согласился на ее условия, но всю жизнь очень переживал. А я его так жалела… У меня-то детей не было, но я представляла, насколько это тяжело — не общаться со своими сыновьями. Словно ты лишен чего-то главного и важного. Я пыталась как могла помочь мужу, отвлечь его, что ли…

Яна смотрела в темное небо за окном и слушала монотонный рассказ соседки. Страшно захотелось спать, но она держалась из последних сил.

— Я мечтала родить ребенка, да это и понятно. Во-первых, теперь у меня был муж и я могла себе это позволить, а то всю жизнь с чужими детьми возилась, а в прежние времена такое занятие считалось позорным. Во-вторых, захотела мужа возродить к жизни, думала, что общего сына никогда бы не отняла у него, ни при каких условиях… Да и как тяжело под старость без детей-то. Такие вот у меня были обычные женские мечты. Но забеременеть мне не удалось, возраст был уже не тот, — вздохнула Клавдия Ивановна. — Это сейчас многие после сорока рожают, а в мое время врачи даже разговаривать со мной не хотели. Мол, собралась на старости лет ребенком обзавестись… Даже и не обследовали, и не лечили… Так вот… Нет, и все…

— Вы не печальтесь… Что теперь об этом говорить, — решила подбодрить соседку Яна, не понимая, зачем та рассказывает ей о своих давнишних проблемах.

Чем она могла теперь помочь? Ведь прошлого не воротишь. Яна подумала, что она тут уж совершенно ни при чем.

— Да что уж теперь печалиться? Жизнь прошла. А потом Иван Тихонович заболел, слег. Сердце у него пошаливать стало, это и понятно — ведь восемьдесят уже исполнилось. Я ухаживала за ним, старалась быть примерной женой… Кормила, поила, бегала по врачам, лечила, исполняла все прихоти и желания. Бывало, проснется он с утра, потянется и говорит мне таким слабым, сладким голоском: «А не сделаешь ли ты мне, мать, кашки овсяной на молочке? Но не просто, а с клубничкой свежей!» Я терялась даже. «А где же я возьму тебе свежей клубнички зимой-то? — спрашивала я. — Может, просто кашки?» — «А ты сгоняй на рыночек, где все есть, и купи своему больному ребенку-мужу. Что тебе еще делать?» — отвечал он мне — вроде бы шутил. «Знаешь, это очень дорого, нам наших пенсий не хватит на такую еду, даже если я сбегаю на рынок», — говорила я ему, пыталась вразумить.

— Логично, — согласилась Яна.

— Но Иван Тихонович не сдавался, он предложил мне пойти подработать, — вздохнула соседка.

— Что?

— Так и сказал, что я еще в полной силе, мне надо выхаживать больного мужа и для этого, чтобы появились лишние деньги, могла бы взять подработку… Пол помыть в подъезде, нянечкой пару часов где-нибудь посидеть, сторожем на пару ночей… Могла бы постараться, уговаривал меня муж… И я все время бегала, суетилась.