Наутро, в то время как команда «Золотого сердца» подбирала для Артура какую-нибудь идиллически-мирную планету, где его рассуждения никого не оскорбят, поступил сигнал «SOS» от бортового компьютера какого-то корабля. «Золотое сердце» поспешило на выручку.

Маленький, но с виду невредимый звездокатер класса «Мерида» отплясывал в пустоте нечто вроде джиги. Краткий компьютерный осмотр показал, что корабль в норме, его компьютер в норме, но вот пилот сошел с ума.

— Я еще не сумасшедший, я полоумный, полоумный, — бормотал пилот в бреду, пока его переносили на «Золотое сердце».

Он оказался журналистом «Ежедневного сидерического сплетня». Журналисту дали успокоительное и выделили в качестве сиделки Марвина, пока он не согласится взяться за ум и объяснить все толком.

— Я освещал один судебный процесс, — заговорил он наконец, — на Аргабутоне.

И приподнялся на своих худеньких, изможденных локтях, дико озираясь по сторонам. Его седые волосы, казалось, махали каким-то своим знакомым в соседней комнате.

— Спокойствие, только спокойствие, — проговорил Форд.

Триллиан ласково положила руку на плечо журналиста.

Безумец вновь уронил голову на подушку и уставился на потолок лазарета «Золотого сердца».

— Само дело, — выдохнул он, — теперь не имеет значения, но там был свидетель… свидетель… его звали… звали… Прак. Странный, трудный человек. В конце концов они были вынуждены ввести ему наркотик, чтобы добиться правды. Эликсир истины.

Глаза журналиста беспомощно вращались.

— Они дали ему слишком большую дозу, — прошелестел его тихий-тихий шепот. — Слишком чрезмерную. — И заплакал. — Мне кажется, это роботы толкнули врача под руку.

— Роботы? — резко спросил Зафод. — Какие еще роботы?

— Такие… белые, — хрипло прошептал журналист. — Они ворвались в зал суда и похитили у судьи скипетр, Аргабутонский Скипетр Правосудия, такая жуткая плексигласовая штука. Не знаю, зачем уж он им понадобился. — Журналист вновь расплакался: — И по-моему, они толкнули врача под руку…

Его голова бессильно, скорбно моталась из стороны в сторону, глаза мученически пылали.

— А когда заседание возобновилось, — прошептал он сквозь рыдания, — они, к несчастью, отдали Праку ужасный приказ. Ему приказали, — умолкнув на миг, он весь содрогнулся, — чтобы он говорил Правду, Всю Правду и Ничего, Кроме Правды. Вот только, разве не понимаете? — Внезапно приподнявшись на локтях, он вскричал, что есть мочи: — Ему дали слишком чрезмерную дозу!

И вновь упал на подушки с тихим воем: «Слишком чрезмерную, слишком чересчурную большую, чересчурно-чрезмерную…»

Присутствующие переглянулись. По спине у них пробежали мурашки.

— И что же случилось? — спросил наконец Зафод.

— О, не извольте сомневаться: он благополучно сказал правду, — сообщил журналист зловещим тоном, — насколько мне известно, он все еще говорит. Странные, ужасные вещи… ужасные, ужасные! — сорвался он на визг.

Его попытались успокоить, но журналист опять привстал на локтях.

— Ужасные вещи, непостижимые вещи, — вопил он, — вещи, от которых можно с ума сойти!

Окинул собравшихся диким взглядом.

— Или, как в моем случае, ополоуметь. Я все-таки журналист.

— Вы имеете в виду, — тихо спросил Артур, — что говорить правду — ваша профессиональная обязанность?

— Нет, — озадаченно ответил тот.