Изменить размер шрифта - +
И в этот момент меня берет за рукав некто Киященко. Был такой редактор в Госкино, возглавлял куст исторического фильма. И он ко мне так приникает и шепчет: "Мы тут посоветовались, — а гроб рядом стоит, в двух шагах, — что "Разина", Элем Германович, вам надо делать. В ЦК мы уже проконсультировались…" Меня будто током ударило! Разворачиваюсь — пришиб бы его, наверное, на месте. Лариса успела меня схватить: "Ты что?! Здесь…"

Вспоминает А. Заболоцкий: "К концу панихиды Мария Сергеевна (мать В. Шукшина) просит меня вытащить из гроба калину, от нее сырости много: ее действительно много нанесли, и я, убирая маленькие веточки, под белым покрывалом нащупал много крестиков, иконок и узелков… Много прошло возле гроба россиян, и они положили заветное Шукшину в гроб. Его хоронили как христианина. Во время последнего прощания Лидия Федосеева отдала мне скомканную прядь его волос, ничего не сказала. Я опустил в гроб и эти волосы (а может, по ним-то можно было определить, от какой же "интоксикации" наступила смерть. Ведь говорил же врач в Волгограде: смерть от интоксикации кофейной или табачной).

Еще помню четко: когда несли гроб уже после прощального митинга на кладбище к месту захоронения, сбоку, через нагромождения могил, пробирался рысцой испуганный директор студии имени Горького Григорий Бритиков. Он походил на возбужденного школьника, совершившего шалость. И мне вдруг вспомнились слова Макарыча на кухне: "Ну мне конец, я расшифровался Григорию. Я ему о геноциде против России все свои думы выговорил…"

Стоит отметить, что власти категорически запретили снимать на пленку похороны Шукшина: такое указание получили все столичные киностудии. И все же нашелся один человек, который, на свой страх и риск, нарушил этот приказ. Это был оператор Валерий Головченко, который, взвалив на себя громоздкий аппарат, в одиночку донес его до Дома кино и снял уникальные кадры народного прощания с Шукшиным.

В тот день, когда Москва прощалась с Шукшиным, к моему отцу из Узбекистана приехала представительная делегация земляков во главе с его сводным братом и еще тремя близкими друзьями. Хорошо помню те дни, поскольку наша двухкомнатная квартира в коммуналке никогда еще не принимала такого количества гостей. Отец специально взял несколько дней отгулов на работе и с утра до вечера водил гостей по Москве, показывая ее достопримечательности, а также крупнейшие магазины. Вторничным утром, 8 октября, гости оказались на Красной площади, где тамошний фотограф запечатлел их на фоне Мавзолея и памятника Минину и Пожарскому. А вечером в нашей квартире на Казаковке мои родители давали обязательный ужин в честь гостей.

В те минуты, когда наше застолье было в самом разгаре, в центре Москвы происходили события, которым суждено будет войти черной строкой в криминальную историю столицы.

В тот день в городе произошла серия жестоких преступлений, которые буквально ввергли город в настоящую панику. Подобного страха столица не переживала более десяти лет — с конца 1963 года, когда в городе орудовал маньяк Ионесян, известный под кличкой "Мосгаз".

Местом совершения жестоких преступлений стал район Таганской площади. Вечером 8 октября тамошнее 37-е отделение милиции буквально стояло на ушах — за какой-нибудь час поступило сразу три (!) сигнала о нападениях на женщин. Неизвестный преступник (по словам очевидцев, это был один и тот же мужчина в темной куртке) нападал на свои жертвы прямо на улице, резал их ножом и отбирал сумки. В двух случаях жертвы погибли, одну женщину в тяжелом состоянии доставили в больницу. По злой иронии, все три преступления произошли в тот час, когда по телевидению выступал заместитель министра внутренних дел СССР Борис Шумилин, который призывал граждан не быть равнодушными к чужой беде и активно помогать органам правопорядка в их тяжелой и рискованной работе. Его выступление так и называлось — "Это дело каждого".

Быстрый переход