Слева и справа на казенном сукне стола — аккуратные папки в разноцветных переплетах, посередине — документ, который министр читал в данную минуту,

В отличие от ковров документы на столе у Громыко были совсем не такие, как у других министров. Они писались на желтой бумаге. Такого больше никто себе не позволял. Подписывался он только именем, которое включало в себя и титул.

При моем появлении Громыко вышел из-за стола, бросил на меня короткий взгляд и, не найдя ничего интересного, отвернулся в сторону, небрежно протянув мне руку для пожатия. Затем предложил сесть, а сам вернулся на место, дочитал «яичную» бумагу до конца, поставил подпись, захлопнул папку и отложил ее в сторону.

— Я слушаю вас!..»

Кеворков изложил министру свои мысли, которые сводились к следующему: учитывая желание нового руководства ФРГ качественно изменить в лучшую сторону свою политику в отношении Советского Союза, Москве следует установить с Бонном «конфиденциальный канал» для лучшего взаимопонимания. Громыко стал сопротивляться, ответив в следующем духе: мол, вы что, хотите втянуть меня в тайный сговор с немецким руководством, при попустительстве которого в Германии возрождается неонацизм, преследуются прогрессивные партии, в первую очередь — коммунистическая? Но Кеворков не зря считался отменным дипломатом (иначе Андропов бы и не выбрал его в парламентеры). Он напомнил министру его собственные слова, сказанные им прошлым летом во время встречи с заместителем Брандта Гельмутом Шмидтом, о том, что туннель сквозь гору нужно пробивать одновременно с обеих сторон и так, чтобы идущие навстречу друг другу обязательно в итоге встретились. Видимо, Громыко это сильно польстило. И хотя в продолжении разговора он так и не высказался в пользу установления тайного канала, однако в заключение произнес фразу, которая много значила:

— Хорошо, мы еще раз обсудим эту проблему с Юрием Владимировичем.

Когда Кеворков приехал к Андропову, тот находился в хорошем настроении. Оказывается, пока парламентер ехал из МИДа, Громыко успел позвонить председателю КГБ и весьма положительно высказался об итогах этой беседы.

— Вы сделали очень полезную вещь, — подвел итог Андропов, — а потому впредь я буду вас называть исключительно «искусным канализатором»,

И в благодарность за его деятельность шеф КГБ пожал Кеворкову руку.

Однако оставим на время большую политику и вернемся к делам более приземленным — например, личной жизни звезд. В те февральские дни Андрей Миронов репетировал в Сатире в спектакле «У времени в плену». А Татьяна Егорова сидела дома в Трубниковском. Иногда после репетиций Миронов приезжал к ней и они вместе ужинали. Правда, особой радости эти совместные ужины ни ему, ни ей не приносили.

Вспоминает Т. Егорова: «Тонька (соседка Егоровой по квартире. — Ф. Р.) принесла ему тарелку с борщом. «На, ешь, голодный небось». Он молча ел борщ, потом она принесла ему кружку горячего клюквенного киселя с белым хлебом, поставила на стол и, взяв освободившуюся тарелку, ушла на кухню. Он пил кисель, громко отхлебывая, отламывал белый хлеб.

— Ты когда в театр выходишь?

— Не знаю. Когда выпишут врачи. Хоть бы вообще не выходить!

Меня так же, как и его, ранило, что наша любовь, наша жизнь, наша трагедия — на обозрении у всех. И в театре все ждут! С нетерпением! Когда я явлюсь на репетиции, чтобы злорадно посмотреть мне в глаза. Я уже слышала змеиный шепот, визг и сатанинский хохот. Он сидел передо мной, допивая кисель, а я ненавидела его, его волосы, его голос, его бесцветную родинку на левой щеке.

— Ты меня ненавидишь? — застал он врасплох.

— Мне нужно побыть одной некоторое время.

— Я знаю, что это значит.