Мне совсем не хотелось уезжать, но в стране было очень неспокойно. Однажды утром бросили бомбу во двор кубинского посольства. Потом обстреляли наше. Советским гражданам не разрешали выходить на улицу. Я жила в гостинице и не знала о предупреждении — обо мне все забыли (к тому времени вся советская киношная делегация уже уехала в США, а Киви осталась — у нее здесь был роман с одним из врачей Альенде Данило, который был сражен красотой актрисы и подарил ей жемчужину Саргассова моря. — Ф.Р.). Вот я и отправилась на центральную площадь слушать последнюю речь Альенде. Вся огромная площадь была запружена народом. Проталкиваться к трибуне пришлось, наверное, час. В толпе меня заметил Эдуарде (еще один соратник Альенде и поклонник актрисы. — Ф.Р.). Он бросился вниз с трибуны и буквально по головам пробился ко мне: "Немедленно уходи. Тебя же убьют!" Дал знак спецназовцам, и меня отвели в гостиницу. Вскоре там появился и сам президент со свитой. "Тебе надо быстрее отсюда уехать. Это начало конца", — сказал мне Альенде, и по его щекам потекли слезы…"

Между тем американка Ирина Керк, которая пообещала актрисе Зое Федоровой и ее дочери Виктории найти ее Отца Джексона Тэйта и доставить от него весточку, сдержала свое слово. Она действительно разыскала этого человека во Флориде, и он, несмотря на недоверие к ней (Тэйт думал, что она всего лишь интриганка, преследующая какие-то свои цели), согласился написать своей бывшей возлюбленной и дочери короткое письмо. Оно датировано 12 сентября. В нем говорилось:

"Моя дорогая Зоя.

Не могу поверить, что и спустя столько лет великая держава видит в нас угрозу и причиняет горе нашей дочери, обязанной своим рождением нашей огромной любви. Мне уже семьдесят пять, жизнь прожита. Впереди — очень короткая дорога.

Я никогда не забуду ту восхитительную ночь после Дня Победы, когда ты лежала в моих объятиях и когда была зачата Виктория. Мы решили тогда, что, если родится мальчик, мы назовем его Виктором, а если девочка — Викторией, в честь великой победы, одержанной народами мира. Мы никому не причинили зла, мы только любили друг друга. За что же на нас обрушила свою злобу могущественная политическая организация или правительство? И, уж конечно, бремя этой ненависти не должно лежать на Виктории, невинном дитяти нашего союза.

А тебе, Виктория, моей дорогой доченьке, могу сказать лишь одно: мне бесконечно жаль, что моя любовь к Зое причинила тебе столько горя и страданий.

Я любил тебя, Зоя, люблю до сих пор и храню в душе воспоминания о том коротком годе, когда мы были вместе. Джексон".

Это письмо попадет в руки Федоровых чуть позже, а пока продолжим знакомство с другими событиями того сентября.

12 сентября в Отдел пропаганды ЦК КПСС был вызван главный редактор журнала "Октябрь", которого, что называется, по самые гланды пропесочили за то, что в девятом номере журнала за этот год он поместил "идеологически вредное" стихотворение Евгения Долматовского, посвященное празднику 23 февраля. По мнению идеологов со Старой площади, система образов этого стихотворения такова, что вместо раскрытия преемственной связи героических традиций советского народа и его вооруженных сил она объективно ведет к противопоставлению сегодняшнего времени прошлому. Дескать, в стихотворении содержатся двусмысленные образы и формулировки, бросающие тень на современность. Например, такие строчки: "Теперь салют сменился фейерверком. Не пушки, а одни хлопушки бьют". Или такие: "Конечно, разноцветные ракеты салютам огнедышащим родня, но дальняя… И рыбы — предки наши!" Главреда предупредили: еще один подобный прокол, и — прощай должность.

Генсек Брежнев тем временем в поте лица трудится на благо Родины: подписывает в Кремле указы, встречается с государственными деятелями разных стран, с тревогой знакомится с сообщениями из Чили, где несколько дней назад произошел вооруженный переворот.