– Мм… Я как-то делал в школе доклад о Фарадее, – сказал Бен, и его голос дрогнул лишь единожды. – Вы назвали себя в честь реально крутого ученого.

Жнец Фарадей улыбнулся.

– Мне радостно думать, что я выбрал достойного Отца-покровителя. Как и многие ученые, Майкл Фарадей при жизни был недооценен, хотя наш мир без него не стал бы тем, чем он стал сейчас.

– Мне кажется, вы у меня есть в коллекции жнецов, – продолжал Бен. – На карточках. У меня есть почти все Мидмериканские жнецы. Только на карточке вы моложе.

Гостю было, очевидно, около шестидесяти, и хотя его волосы поседели, бородка все еще отдавала солью с перцем. Редко кто из людей доводил себя до такого возраста. Обычно возврат в более юную физическую оболочку происходил гораздо раньше. Ситре было интересно – а какой же у гостя действительный возраст? Сколько лет он уже занимается «жатвой»?

– Это ваши реальные годы, или вы нарочно выбрали внешность конца периода? – спросила она.

– Ситра! – охнула мать, едва не выронив только что снятую с плиты кастрюлю. – Что за бестактность, дочь?

– Я люблю прямые вопросы, – сказал жнец. – Это честные вопросы, а потому я дам честный ответ. Признаюсь, я сделал уже четыре полных разворота. Мой истинный возраст – где-то около ста восьмидесяти лет, хотя точную цифру я забыл. Недавно я выбрал эту почтенную внешность, поскольку те, к кому я прихожу в таком виде, чувствуют себя более комфортно.

Он рассмеялся.

– Они видят во мне мудреца, – закончил он.

– Вы к нам пришли, чтобы заняться «жатвой»? – выпалил вдруг Бен.

По лицу жнеца Фарадея скользнула едва различимая улыбка.

– Я пришел на обед, – ответил он.

Отец Ситры появился перед самым обедом. Мать, вероятно, успела рассказать ему о госте, и эмоционально отец был гораздо более подготовлен, чем прочие члены семьи. Войдя, он сразу направился к жнецу, пожал ему руку, попытался изобразить радушие, выказать гостеприимство – хотя такая степень притворства ему явно претила.

Ели в неловком молчании, которое время от времени прерывалось словами жнеца:

– У вас милый дом!

– Какой душистый лимонад!

– Это, вероятно, самая вкусная зити из тех, что запекают в Мидмерике.

И хотя он говорил лестные для хозяев вещи, его голос сейсмическим ударом отдавался в спинах сидевших за столом.

– Я раньше не видел вас в наших краях, – наконец сказал отец Ситры.

– В этом нет ничего странного, – ответил жнец. – Я не отношусь к публичным фигурам, каковыми предпочитают выставлять себя многие другие жнецы. Им приятны огни рампы; я же считаю, чтобы правильно выполнять нашу работу, нужна некая анонимность.

– Правильно? – сама мысль заставила Ситру ощетиниться. – Разве может быть правильный способ «жатвы»?

– Как тебе сказать? – начал жнец. – Во всяком случае есть неправильные способы.

И больше не стал ничего говорить, продолжая с удовольствием поглощать зити.

Наконец, когда обед уже подходил к концу, жнец сказал:

– Расскажите мне о себе.

Это не являлось просьбой или простым вопросом. Истолковать слова жнеца можно было только одним способом: это приказ. Ситра не знала, является ли этот вопрос частью того танца смерти, который он исполняет, или жнец действительно заинтересован. Но ведь он знал их всех по имени, когда явился к ним в квартиру; конечно же он заранее узнал про них и все остальное. Зачем тогда спрашивать?

– Я занимаюсь историческими исследованиями, – сказал отец.