Родной городок мальчика отличался особой симпатичностью. Опрятный, ухоженный, без чрезмерной ругани и перебранок, во всяком случае на людях. Главную улицу хоть на открытку помещай: везде цветы в горшках, и всегда по сезону. Хотя городишко был совсем маленький – такой, что и городом, по сути, назвать сложно, но в тех краях слово «деревня» было не в чести: зазорно. Место, в котором ты живешь, должно зваться или городом, или вообще никак. Город подразумевает что-то обстоятельное. Город означает соседей, законы, порядок на улицах. Город – это тротуары, парикмахерские, церковь по воскресеньям. Называть то или иное место городом значит признавать определенный уровень жизни и ее уклад. Разумеется, временами кое-кто здесь может сходить с рельсов, но при этом важно: все знают, где эти рельсы находятся. А всякий с них сход – вещь сугубо временная. Поезд продолжает движение, и все добрые граждане уверены, что они на борту на протяжении всего путешествия. Пусть даже в дороге случаются какие-то непредвиденные остановки – это допустимо.

Но на самом деле для мальчика он городом не был. Вот не был, и все. Да, действительно, здесь налицо выступали все признаки города, какое бы малое место он ни занимал. Здесь наличествовали магазины, киношка и пара церквей. Для католиков, кстати, ни одной: хотите молиться своей заблудшей версии бога – езжайте за восемь миль к востоку в Мейлерсвилль или за двенадцать к югу в Лудлоу. Были здесь и дома, все как один с ухоженными газончиками, белыми оградами из штакетника и спринклерами, беззлобно шипящими жаркими летними днями. В них жили адвокаты и доктора, флористы и предприниматели. Если глядеть под нужным углом, то здесь имелось все для обеспечения жизни тех, кто решил назвать это место своим домом.

Проблема в глазах мальчика состояла в том, что все эти люди были белые. Городок построили для белых людей, ими же он управлялся. Белые стояли за прилавками магазинов, по обе их стороны – за очень небольшим исключением. Белыми были адвокаты и белыми были флористы. Белыми были копы. Черные в городке тоже встречались, но они постоянно пребывали в движении: что-то несли, доставляли, развозили, поднимали, перетаскивали. Спокойно стоять позволялось лишь белым людям. Черные делали то, что должны, а затем в одночасье исчезали. С сумраком на улицах оставались лишь белые.

Что примечательно: не сказать, чтобы кто-то проявлял по отношению к цветным жестокость, или коварство, или хотя бы несдержанность в манерах. Просто у обеих сторон было понимание, что так заведено. У черных были свои магазины, свои забегаловки, свои места отправления культа, свой, если на то пошло, жизненный уклад. В каком-то смысле у них существовал как бы свой отдельный город, только без забот проектировщиков и переписи населения. В общем и целом белые не обращали на них внимания: главное, чтобы никто ничего не выкинул. Черные жили в лесах и на болотах. Кое у кого из них, кстати, были вполне приличные дома. На это тоже смотрели как будто сквозь пальцы: мало ли кто чего себе понастроил. Черт возьми, не такой уж редкостью было, когда кто-нибудь из белых обращался к этим черным за какой-нибудь услугой. Особым спросом, надо сказать, пользовалась поставка экзотической плоти для изощренных белых джентльменов, чьи вкусы склонялись в этом направлении и жаждали «изюминки».